Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Я решился послужить благу семьи, рассчитывая на свое влияние, силы и здоровье, но не предполагал, что эти приобретения могут стать мне в тягость. С теми льготами, которые новая конституция обеспечивала собственникам, стоимость земель, бесспорно, удвоилась бы в последующие десять лет, однако мне было тогда крайне нежелательно отойти на какое-то время от общественных дел. К тому же и не хотелось возвращаться в Белую Русь, так как это могло навлечь на меня недоверие до стороны многих экзальтированных патриотов – они могли заподозрить меня в том, что я ищу поддержки и протекции у петербургского двора.

Впрочем, я сам был уверен, что ничто не может заставить меня свернуть с пути чести и долга и что я всегда сумею сохранить уважение и доверие порядочных людей, потому и решил пренебречь теми подозрениями, которые могла вызвать эта поездка по семейным делам в умах тех, кто недостаточно хорошо меня знал… Но мог ли я тогда предположить, что все мои волнения и тревоги обратятся совсем в другую сторону?.. Мог ли подумать, что четырнадцать месяцев спустя все мои земли будут секвестированы, когда Польша после слабого сопротивления падет? Что ради спасения тех, с кем у меня были деловые отношения, и ради выполнения долга перед семьей и моими кредиторами я вынужден буду подвергнуться таким унижениям, которых хотел бы избежать даже ценою собственной жизни?!

После этого краткого отступления вернусь к повествованию о работе сейма, прерванному на моменте моего отъезда в Гаагу в июне 1790 года, то есть спустя два месяца после заключения договора об альянсе с королем Пруссии.

Переговоры о торговом договоре продвигались медленно. Составление текста конституции было поручено комиссии, которая, обсудив и утвердив все ее статьи, должна была представить ее на общее обсуждение.

Все честные патриоты жаловались, что потеряно слишком много драгоценного времени. Они с тревогой и болью наблюдали, как истекает установленный срок работы сейма и опасались, что работа, едва начатая, будет оставлена до следующего сейма другим представителям нации. А от этой работы во многом зависела судьба их родины.

Чтобы избежать подобного недоразумения, предлагались два способа. Первый – закрыть заседание сейма и возобновить его как следующее заседание, но с теми же маршалками и нунциями. Второй – продлить заседание до 1 марта 1791 года.

Антиконституционная партия резко воспротивилась предложению о продлении работы сейма, так как считала такое продление ненужным и противоречащим существующим законам. Однако было найдено оправдание такой мере, не говоря уж о явной необходимости в ней, – оно содержалось в ответах на универсалы, которые были разосланы, чтобы проинформировать нацию о состоянии дел на сейме. Со всех сторон выражалось одобрение тому, что уже было сделано к тому времени на сейме, и представители всех воеводств свидетельствовали о своем живейшем желании видеть конституцию утвержденной на тех основах, которые уже были доведены до их сведения.

Заседания, которые были посвящены этому вопросу, были очень бурными, несмотря на малое число его противников. Король высказался определенно, что «в соответствии с волей сейма нынешние нунции уполномочены составить конституцию и утвердить ее на уже одобренных основаниях; что нынешний сейм, как полномочный законодательный орган, не может быть распущен, не выполнив миссию, возложенную на него всеми воеводствами».

Наконец, после четырех дней дебатов, было принято решение 115-ю голосами против 16-ти продлить работу сейма до 7 февраля 1791 года. В то же время сейм дал распоряжение местным сеймикам избрать новых депутатов и присоединить их к уже имеющимся в срок до 16 декабря 1790 года. Это решение было принято единогласно.

Тем временем было продолжено и внесение изменений в форму государственного правления. Главным же предметом дискуссий, и самым трудным, был вопрос об отмене выборности королей и передаче трона по наследству.

Красинский, епископ каменецкий, первым вынес его на обсуждение ассамблеи: в своей яркой и убедительной речи он перечислил все невзгоды и несчастья, которые навлекла на Польшу злосчастная прерогатива выборов короля. Он был охотно поддержан влиятельными членами сейма, но встретил сопротивление со стороны тех, кто считал выборы короля гарантией польской свободы: сделав трон наследственным, утверждали они, мы отдадим нацию во власть деспотичной монархии.