Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

В последние дни октября 1801 года я получил, наконец, ответ из Петербурга. Князь Адам Чарторыйский, располагающий полным доверием императора Александра и использующий свое положение исключительно для поддержки наших соотечественников, выхлопотал для меня разрешение на въезд на родину и выслал его мне. Я получил этот документ в Белостоке в замке госпожи Краковской, сестры покойного короля Станислава. Там, вблизи от польско-российской границы, я провел несколько недель. Хозяйка замка – добрая почтенная дама – позаботилась о том, чтобы я по-настоящему отдохнул. Там я в последний раз повидался с князем Юзефом Понятовским.

Генерал-губернатор Литвы Беннигсен прислал мне паспорт, и я без труда пересек границу. В Гродно дал клятву верности и 5 февраля 1802 года прибыл в Петербург.

книга восьмая

Глава I

Здесь, в России, после восьми лет эмиграции я предполагал завершить свои записки, которые старательно вел вплоть до этого времени. Я потерял всякую надежду хоть чем-то быть полезным своей стране, соотечественникам и принял решение навсегда отойти от общественной деятельности и провести остаток жизни в покое и безвестности.

Много лет спустя непредвиденные обстоятельства вынудили меня пересмотреть это решение. Я вновь взял в руки перо, чтобы описать самые интересные для поляков события, состоявшиеся в период с 1810-го по конец 1815 года. Не желая, однако, чтобы в моих Мемуарах появился пробел о том, что произошло в течение восьми лет, я и пишу эту книгу, где кратко излагаю основные эпизоды и факты 1802–1810 годов, а также некоторые подробности своей частной жизни.

Содержание следующего тома составят события последних пяти лет. Там и будет поставлена последняя точка в моих записках.

Низкопоклонником и льстецом я никогда не был. Все, что я скажу про императора Александра не продиктовано никакими личными интересами и амбициями еще и потому, что сейчас, когда пишутся эти строки, императора уже нет с нами, и вся Европа скорбит о его кончине[79]. Но почтительное отношение к истине и потребность высказать свои чувства не позволяют мне обойти молчанием впечатление, которое родилось в моем сердце и уже никогда больше не покидало меня с тех пор, как я впервые встретился с императором в Петербурге.

Доброта и забота, которые впоследствии он мне оказывал, симпатия и лестные знаки внимания к моей особе, сердечность и теплота наших встреч вплоть до последнего свидания в 1817 году, когда я имел счастье видеться с ним, внимание ко мне и моей семье – вот чем привлекал меня к себе император Александр… А его доверие к полякам, его уважение и покровительственное отношение к моим соотечественникам, его стремление развивать народное просвещение в польских провинциях, подвластных России, и, конечно же, его желание возродить Польшу – разве меня как поляка все это могло оставить равнодушным?..

Я немного увлекся и заговорил о событиях, произошедших на последней стадии моего пребывания в России. В свое время я обязательно вспомню и о них, а пока вернемся к нашей первой встрече с императором Александром, состоявшейся в Петербурге 15 февраля 1802 года.

Император принял меня с присущей ему предупредительностью и приветливостью. Он с живым интересом расспрашивал обо всем, что со мной приключилось. Затем дал указание генерал-прокурору Беклешову представить ему мое прошение и совершить все по справедливости, дабы удовлетворить мои пожелания.

Раньше я и в мыслях не мог допустить, что сам император сочтет возможным хлопотать обо мне перед высокопоставленным чиновником. И мне ничего не оставалось, как порадоваться за господина Беклешова. Ведь в годы моей эмиграции этот человек, будучи генерал-губернатором среднерусских провинций, был одним из самых жестоких моих преследователей, а теперь стал усердным покровителем и добрым другом.

Из того, что я имел в Польше до революции 1794 года, мне теперь ничего не принадлежало. У меня не было разрешения требовать возвращения своих владений, которые были конфискованы и распределены среди различных лиц.

По высочайшему повелению императора для рассмотрения моего вопроса была создана специальная комиссия, и я получил право на наследование всего того, чего меня лишили во время моего отсутствия. Кроме того, мне назначили пожизненную ренту, которой было вполне достаточно и для меня, и для семьи.

В Петербурге меня застала новость о мире между Францией и Англией, подписанном в Амьене 25 марта 1802 года. Согласно этому документу Англия признавала все территории, завоеванные Французской республикой на континенте, включая зависимые от Франции республики, и возвращала захваченные колонии. Амьенский договор завершал процесс умиротворения в Европе.

Перспектива восстановления Польши стала далекой как никогда. Но какой-то неведомый инстинкт подсказывал мне, что наступит время, когда моя страна возродится именно благодаря Александру.