Мемуары Муми-папы

ДОРОГИЕ ДЕТИ!

ПИШУ ТИ СТРОКИ С УГРЫЗЕНИМИ СОВЕСТИ И С ТГОСТНЫМ ЧУВСТВОМ ВИНЫ. К СОЖАЛЕНИ, НЕ МОГУ ПРИБЫТ НА ЦЕРЕМОНИ ВАШЕГО БРАКОСОЧЕТАНИ. ПОНИМА, ЧТО ТО ГОИЗМ, НО НАДЕС, ЧТО ВЫ ПРОСТИТЕ МЕН. КЛНУС, МНЕ ЛЕСТНО И ПРИТНО, ЧТО ВЫ СОСКУЧИЛИС. РЫДА ОТ УМИЛЕНИ, ЧТО МАЛТКА ШУССЕЛ ЖЕНИТС. ГОРЧО БЛАГОДАР ВАС ЗА ТО, ЧТО СПАСЛИ МЕН ОТ МОРРЫ И ПОЗНАКОМИЛИ С КЛИПДАССАМИ, ТИМИ МИЛЫМИ СОЗДАНИМИ. ПРИЗНАС, НАМ С НИМИ ТАК ТЕПЛО И УТНО ВМЕСТЕ, ЧТО НЕ ХОЧЕТС ВЫБИРАТС ИЗ ДОМА ДАЖЕ РАДИ СВАДЕБНОГО УГОЩЕНИ. МЫ ЦЕЛЫМИ ДНМИ ИГРАЕМ В ВОСПИТАТЕЛНЫЕ ИГРЫ И ЖДЁМ НЕ ДОЖДЁМС ЗИМЫ, КОГДА МОЖНО БУДЕТ УДЕЛТ ВРЕМ КАТАНИ ПО СНЕГУ. ЧТОБЫ ХОТ БЫ ЧУТОЧКУ ВАС УТЕШИТ, ПОСЫЛА ВАМ СВАДЕБНЫЙ ПОДАРОК, КОТОРЫЙ, ХОЧЕТС ВЕРИТ, НАВЕКИ УКРАСИТ КОФЕЙНУ БАНКУ ШУССЕЛ!

6999 ПРИВЕТОВ ОТ КЛИПДАССОВ

С ЛБОВ,

ТЁТ ХЕМУЛИХИ

На горах воцарилась гробовая тишина.

— Что значит «гоизм»? — спросил я.

— Эгоизм, разумеется, — ответил Клипдасс.

— Тебе нравится играть в воспитательные игры? — осторожно поинтересовался Фредриксон.

— Очень! — воскликнул Клипдасс.

Я сел на землю, слегка озадаченный.

— Пожалуйста, скорее открывай посылку! — крикнул Шуссель.

Клипдасс торжественно перегрыз верёвочку, и мы увидели фотографию тётки Хемулихи в натуральную величину и в облике королевы клипдассов.

— Нос на месте! — закричал Шуссель. — Как я рад! О, какое счастье!

— Дорогой, посмотри на эту рамку, — сказала Муссель.

Мы все принялись разглядывать рамку и в один голос воскликнули:

— О!

Рамка была из настоящего испанского золота, с розочками из топаза и хризолита в каждом углу. Фотографию окаймлял ряд маленьких бриллиантов (а обратная сторона рамки была украшена скромной бирюзой).

— Как ты думаешь, можно их сковырнуть? — спросила Муссель.

— Конечно! — в экстазе воскликнул Шуссель. — Помнится, кто-то нам подарил шило.

И тут бухту огласил страшный крик:

— Семь сотен морр в моей норе! Я всё утро жду, что меня угостят кофе, но нет, никто из вас даже не вспомнил о старине Эдварде!

Как-то раз, через несколько дней после того, как Муми-папа поведал о свадьбе Шусселя, всё семейство сидело на веранде. Был ветреный сентябрьский вечер. Муми-мама приготовила тодди с ромом и бутерброды с патокой, и всё вокруг выглядело совершенно по-особенному, как бывает только в самых торжественных случаях.

— Ну-у? — сказала мама, и в её голосе слышалось радостное предвкушение.

— Мой труд окончен, — сказал папа смущённо. — Последние слова были записаны сегодня вечером без четверти семь. Последняя фраза… Да что там, сами решите, что вы о ней думаете!

— А там ничего не говорится о твоей разгульной жизни у хаттифнатов? — спросил Снусмумрик.

— Нет, — сказал папа. — Это ведь поучительная книга.

— Вот именно! Потому-то и надо было об этом написать! — возмутился Снифф.

— Тише, тише, — сказала Муми-мама. — Наверное, там скоро появлюсь я? — добавила она и сильно покраснела.

Муми-папа сделал три больших глотка и сказал:

— Именно. Слушай внимательно, сын мой, потому что в последней части повествуется о том, как я нашёл твою маму.

И он открыл книгу и начал читать:

Наступила осень, зарядили серые дожди и затянули остров Самодержца непроницаемой серой завесой.

Я не сомневался, что наша славная вылазка на «Морзком оркесторе» была лишь началом большого путешествия. Но я ошибался. Это и была высшая точка наших приключений, кульминация, не имевшая продолжения. Как только Фредриксон вернулся домой и суматоха, сопровождавшая свадьбу Шусселя, поулеглась, Фредриксон принялся усовершенствовать своё изобретение. Он без конца переделывал, достраивал, обустраивал, шлифовал, оттачивал и красил, и в конце концов «Морзкой оркестор» стал походить на парадную гостиную.

Иногда Фредриксон совершал небольшие увеселительные круизы с Самодержцем или с гражданами Королевской вольной колонии, но всегда возвращался к ужину.

Я мечтал отправиться в путь, я чах от тоски по большому миру, который ждал меня. Дождь тем временем лил всё сильнее, а Фредриксон всё возился: то было что-то не так с рулём глубины, то с освещением, то с картером двигателя.

А потом пришли большие шторма.