Мемуары Муми-папы

«Милые дети!

С горким сожалением, нечисто совестю и чувством неисполненного долга пишу эти строки. Не могу прибыт на вашу свадбу, но, надеюс, вы простите мен за мою неучтивост. Поверте, была так полщена и рада, что вы тоскуете по мне, что разливалас в три руч от умилени, а также от того, что маленки Зверок-Шнырок женится. Не знаю, как уж и благодарит вас, милые дети, во-первых, за то, что вы спасли мен от морры, а во-вторых, за то, что познакомили мен с восхитителными скалотпами. Мо нехемулски долг признат ужасную правду: скалотпам, а также и мне так хорошо друг с другом, что даже свадебны праздник не может выманит нас из дому. В воспитателных играх провожу вес ден, а также тоскую по здоровенкому подкидышу с его проворными прыжками. Чтобы хот сколко-нибуд утешит вас, посылаю вам драгоценны подарок, которы, надеюс, украсит банку Зверка-Шнырка! Сто девносто девт поклонов от скалотпов. Благодарна и преданна вам

тёт то Хемулши».

На холмах воцарилась мёртвая тишина.

— Что такое «неучтивост»? — спросил я.

— Неучтивость, разумеется, — ответил Скалотяп.

— Тебе нравятся воспитательные игры? — осторожно спросил Фредриксон.

— Страшно нравятся! — ответил Скалотяп.

Я аж сел на землю в лёгком замешательстве.

— Вскрой пакет, милый! — крикнул Зверок-Шнырок.

Скалотяп торжественно перегрыз бечёвку, и на свет божий явилась фотография, представляющая тётку той Хемульши в натуральную величину в качестве Королевы скалотяпов.

— А ведь нос-то у неё не обгрызен! — воскликнул Зверок-Шнырок. — Как я счастлив! О как это прекрасно!

— Милый мой, — сказала Зверок-Соусок, — взгляни-ка на рамку.

Мы все взглянули на рамку и воскликнули: «О!» Она была из чистого испанского золота с розами из топаза и хризолитами по углам. По внутренней её кромке шёл ряд маленьких бриллиантов (оборотная сторона была инкрустирована простой бирюзой).

— А их можно будет выковыривать? — спросила Зверок-Соусок.

— Конечно! — воскликнул в экстазе Зверок-Шнырок. — Ведь недаром нам подарили на свадьбу шило!

Как раз тут в заливе раздался грозный голос, он прогремел:

— Эх! Семьсот дыр в моей маленькой дыре! Я всё жду и жду своего утреннего кофе, и никто из вас не вспомнит о старом друнте Эдварде, не приголубит его!

Прошло несколько дней после того, как Муми-папа рассказал о свадьбе Зверка-Шнырка. Все сидели на веранде. Был штормовой сентябрьский вечер. Муми-мама выставила на стол пунш с ромом и бутерброды с патокой. Все принарядились, как наряжаются только в особо торжественных случаях.

— Ну как? — выжидательно сказала Муми-мама.

— Мемуары завершаются сегодня, — тусклым голосом сказал папа. — Заключительное слово будет написано в шесть сорок пять. Последняя фраза… ну да вы сами решите, как она вам понравится!

— Будет там что-нибудь о твоей разгульной жизни с хатифнаттами? — спросил Снусмумрик.

— Нет, — ответил папа. — Видишь ли, это будет поучительная книга.

— Как раз потому-то и нужно написать об этом! — воскликнул Снифф.

— Шу-шу-шу! — сказала Муми-мама. — А что, если бы и я появилась на немножечко в самом конце? — И лицо её залилось краской.

Муми-папа отпил из своего стакана три больших глотка и сказал: