Мемуары наполеоновского гренадера

Вместо ответа бедняга Потон показал нам две большие грыжи, которые появились у него вследствие многократных попыток вскарабкаться по крутой дороге в Ковно. И только теперь мы поняли, что он действительно не сможет идти. Сержант-майор Лебуд решил, что неплохо было бы оставить его на попечение хозяина дома, но перед тем, как сделать это (ведь у Потона было много денег в золотых монетах), мы зашили монеты под поясной лентой его брюк. Потом позвали хозяина, а поскольку тот говорил по-немецки, трудностей при разговоре не возникало. Мы предложили ему пять пятифранковых монет, пообещав, что он получит вчетверо больше, а, возможно, ещё больше, если позаботится о нашем больном товарище. Крестьянин обещал это, поклявшись Богом, и заверил, что даже сходит за врачом. Наступило время прощаться.

Перед самым уходом я обещал Потону помнить о его просьбе, каждый обнял его, и мы пошли. Не знаю, сдержал ли крестьянин своё слово, но я никогда больше не слышал о Потоне. По общему мнению, он был отличным парнем, настоящим товарищем, имел хорошее образование – редкая вещь в то время. Он был бретонским дворянином, принадлежал к одной из лучших семей страны.

Я точно и аккуратно выполнил свою миссию. Тотчас по прибытии в Париж в мае месяце, я выслал пакет по указанному адресу. В нем было его завещание и трогательное поэтическое прощание, которое он написал во время очередного приступа лихорадки. Вот оно:

«Adieu, bonne m`ere,
Mon amie,
Adieu, ma ch`ere,
Ma bonne Sophie!
Adieu, Nantes, o`u j’ai recu la vie,
Adieu, belle France, ma patrie,
Adieu, m`ere ch'erie:
Je vais quitter la vie —
Adieu!»

«Прощай, милая мама,
Мой друг,
Прощай, моя милая,
Любимая Софи!
Прощай Нант, где родился я,
Прощай прекрасная Франция – родина моя,
Прощай, милая мама:
Я умираю —
Прощай!»

(перевод мой. – В.П.)

* * *

Я посвятил несколько лет своему дневнику о Русской кампании, точнее говоря, сидя в тюрьме в 1813 году я приводил в порядок свои мысли и делал заметки. Мной овладела болезненная, навязчивая мысль – она, как тяжёлая болезнь, терзала и мучила меня – я никак не мог поверить в то, что все, что я видел и пережил с таким мужеством и терпением в этой страшной кампании, происходило на самом деле.

И, тем не менее, когда падает снег, и я сижу со своими друзьями – бывшими солдатами Империи – среди которых есть и те, кто служил в Императорской Гвардии, и те, кто, как и я, прошли через ту незабываемую кампанию – все мы во власти наших воспоминаний. Яркие и неизгладимые впечатления останутся с нами навсегда. Мы с гордостью рассказываем о наших славных походах.

Сегодня я получил от своей мамы несколько писем, которые я писал ей во время этой кампании. Мне казалось, они были утеряны, но теперь я опять вдохновлён и уверен в себе. Кроме того, мне помогают мои друзья, которым я обещал закончить этот труд. Что касается меня, он даст мне возможность жить и после моей смерти. Однажды, возможно – кто знает? – эти мои мемуары, хотя и не литературный шедевр, будут кому-нибудь интересны. Ведь, несмотря на то, что великих гениев уже нет среди живых, их имена помнят, и будут помнить вечно. Именно поэтому я, собрав все своё мужество, продолжаю работу. А потом, когда меня не станет, мои внуки, прочитав мемуары своего деда, скажут: «Наш дедушка участвовал в великих битвах вместе с самим Императором Наполеоном!» Они узнают о том, как в Испании, он лихо расправлялся с пруссаками, австрийцами, русскими и англичанами. Как в Испании, так и в других странах. Они также увидят, что их дед не всегда возлежал на постели из роз и, хотя он не был самым лучшим католиком Франции, они узнают, что он часто постился и неоднократно постился по праздникам!

* * *

15-го декабря в семь часов утра мы оставили конюшню, вернулись на дорогу и шли до указателя, где устроили небольшой привал.

Мой маленький медный котелок по-прежнему был у Гранжье. Чтобы его не украли, он привязал его спереди к поясному ремню. Гранжье вернул его мне, предвидя, что если я снова отстану, то котелок может мне пригодиться. Гранжье крепко привязал котелок к моему ранцу.

Небо было ясным, но не очень холодно. Людей на дороге встречалось немного, из чего мы сделали вывод, что накануне вечером большинство беженцев ушли с дороги и разбрелись в разных направлениях.

Мы видели толпу каких-то людей, идущих в Ковно, но не смогли определить, французы они или русские – так и не разобравшись в этом, мы продолжали наш путь.

Целый час я шёл довольно бодро, но потом снова начались боли в животе и я остановился. Это все ещё были последствия моего отравления в Вильно.

Я допил остатки бульона, которым ужинал накануне и завтракал перед выходом.