Мемуары наполеоновского гренадера

22-го ноября, после ненастной ночи, мы пустились в поход рано утром. Шли мы очень тяжело, по дороге, страшно грязной из-за оттепели. К полудню мы добрались до Толочина, где ночевал Император. Пройдя через Толочин, мы сделали привал. Вскоре Серрарис, офицер нашей роты, пришёл сообщить мне, что он видел Лаббе, того самого солдата, который взялся нести мой ранец, у костра, пекущим лепёшки, и что он приказал ему примкнуть к колонне. Тот отвечал, что явится немедленно, но вдруг налетело множество казаков, захватило сани и, а самого Лаббе забрали в плен. Прощай мой ранец и его содержимое! Мне так хотелось привезти во Францию эти мои небольшие трофеи! С какой гордостью сказал бы я: «Я привёз их из Москвы!»

Не удовольствовавшись сообщением Серрариса, я захотел сам убедиться в этом, вернулся назад до конца деревни и увидел там множество солдат из всех полков, идущими вразброд и без всякого командования. Вдалеке виднелись казаки, уводящие с собой пленных, и, без сомнения, мой бедный ранец.

Я шёл по деревне и, вдруг, увидел женщину в солдатской шинели, внимательно оглядывавшую меня. В свою очередь я присмотрелся к ней, и мне показалось, что я уже где-то её видел. Так как она меня узнала по моей медвежьей шкуре, то заговорила со мной первая, сказав, что видела меня в Смоленске. Тут и я узнал в ней ту самую женщину из подвала. Она рассказала мне, что разбойников схватили в Красном незадолго до нас. Она жила с ними в одном доме, её избили за то, что она отказалась стирать их рубашки, а потом она вышла поискать воду для стирки. Встретила по дороге русских и убежала. Что касается разбойников, то они сражались отчаянно, желая спасти свои деньги (а денег было у них много, прибавила она), особенно золота и серебра, но, в конце концов, большинство из них либо погибли, либо были ранены, либо их дочиста обобрали. Она же почувствовала себя спасённой только после прибытия Императорской Гвардии.

Она бы ещё многое мне рассказала, да мне некогда было её слушать. Я поинтересовался, с кем она теперь. Она отвечала, что ни с кем, что со дня смерти её мужа она жила у разбойников, теперь она одна, и если я соглашусь взять её под своё покровительство, то она позаботится обо мне. Я тотчас согласился, не сообразив, каково будет моё положение, если я явлюсь в полк с женщиной.

По дороге в полк она спросила, где мой ранец. Я рассказал ей обо все, что со мной произошло потом, и о том, как я потерял ранец. Она отвечала, что мне нечего беспокоиться – её ранец битком набит разными вещами. Да, у неё был ранец за спиной и корзина в руках, она прибавила, что если мы зайдём в какой-нибудь дом или конюшню, то я смогу переодеться в свежее белье. Я принял её предложение, но пока мы отыскивали подходящее местечко, раздался призыв: «К оружию!» и бой барабанов. Я велел женщине идти за мной и подождать меня на дороге.

Когда я явился в свою роту, сержант-майор спросил меня, не узнал ли я чего-нибудь нового о Лаббе и своём ранце. Я отвечал, что об этом нечего и думать, но вместо них я нашёл себе жену.

– Жену! – изумился он, – да зачем тебе она? Не для того, конечно, чтобы стирать тебе белье, ведь белья у тебя нет!

– Она мне даст белье.

– А, – сказал он, – это другое дело. – А как же насчёт пищи?

– Она будет есть то же, что и я.

Тут пришёл Император с королём Мюратом и принцем Евгением. Император стал среди гренадеров и егерей и, обратившись к ним с речью, объявил, что русские ждут нас у Березины и поклялись, что никто из нас не переправится через неё. Затем, обнажив саблю и возвысив голос, он воскликнул: «Поклянёмся и мы, что скорее все умрём с оружием в руках, сражаясь, чем откажемся от намерения снова увидеть нашу Францию!»

В один миг, мохнатые шапки и кивера очутились на концах штыков, и раздались крики: «Да здравствует Император!» Маршал Мортье держал подобную речь, и мы отвечали ему с таким же энтузиазмом.

Этот прекрасный момент на время заставил нас забыть о наших страданиях. Будь здесь и сейчас русские, и вшестеро многочисленнее нас, мы бы расправились с ними. После того как правый фланг колонны начал движение, мы пошли тоже.

Я не забыл о своей «жене», и в ожидании момента, когда двинется наш полк, я вышел на дорогу за ней, но не нашёл её. Её унесло потоком из нескольких тысяч солдат принца Евгения, маршалов Нея, Даву, и других, которых невозможно было собрать вместе и привести в какой-либо порядок – три четверти составляли больные и раненые, а остальные были деморализованы и безучастны ко всему.

В тот момент я шёл рядом с маршалом Лефевром. Маршал шёл пешком, без эскорта, с палкой в руке посреди дороги, и громко кричал со своим немецким акцентом: «Солдаты, сомкнитесь! Лучше большие батальоны, чем куча разбойников и трусов!» Маршал обращался к тем, кто без всяких причин шёл не со своим корпусом, а отставал или обгонял, действуя так, как им было удобнее.