Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению

Мы неохотно исполнили приказание, стараясь не смотреть на делла Кроче. Мы развязали веревки, связывавшие кисти рук и ноги у щиколоток, и, приподняв, посадили его. Невероятно, но если не считать боли в его взгляде, он был спокоен. На его тонких сухих губах даже играла слабая улыбка. Нежная складка кожи на его безволосом животе растрогала меня. Совершенно неожиданно. И я почувствовал просто невыносимое сострадание. Не знаю почему. Иногда такое случается: детская слеза, тени и свет на лице старой женщины, завиток волос на затылке у незнакомца, и сердце сжимается. Иногда кажется, что бренность всего мироздания сосредоточена в мозолях на руках батрака. Понурый взгляд нищего может невыразимой мукой сдавить душу.

Тихим спокойным голосом делла Кроче сказал:

– Теперь вы не можете меня отпустить. Если отпустите, я велю всех вас схватить и сжечь. Более того, я сам поднесу факел к вязанкам хвороста.

– Я не собираюсь тебя отпускать, – ответил магистр.

– Послушай, это безумие, – сказал Череп. – Ради Христа, давай уберемся отсюда!

– Нет! Я вас купил, вы помните? Вы принадлежите мне и будете делать то, что сказано, – произнес Андреа де Коллини. – Иначе теперь я велю вас схватить и сжечь, и сам войду за вами в костер. Понятно? Мы ничего не ответили.

– Вставай, Томазо делла Кроче.

Инквизитор поднялся на ноги, и я увидел, что его бедра с внутренней стороны измазаны кровью.

– Нино, нож у тебя?

– Да, у меня. Вы сказали мне принести его.

– Хорошо. Теперь слушайте, все вы. Один из нас – либо он, либо я – умрет. Мы будем драться, здесь и сейчас, и драться насмерть. Никакого оружия, никаких инструментов, никакого обмана, просто двое мужчин, два голых тела, ни больше и ни меньше. Как звери. Ха! Именно так. Это самое верное слово. Ведь каждый из нас в своем телесном существовании по сути – зверь. Когда драка закончится и один из нас будет лежать мертвым, ты, Нино, ты своим ножом убьешь победителя.

Нино яростно замотал головой.

– Нет, – сказал он твердо, – только не я.

Магистр обвел нас взглядом. Глаза его были широко раскрыты, ноздри раздувались.

– Ты должен это сделать! – прошипел он. – Если из драки с победой выйду я, убьешь меня. Если этого не сделаешь, я обещаю, что сдам вас в руки Инквизиции. Если победит Томазо делла Кроче, тогда применишь свой нож к нему. Если нет, то результат будет тем же, так как он не даст вам уйти от костра. Поверьте мне, я все тщательно рассчитал. Ваша единственная возможность свободы – убить победителя. Еще не кончится ночь, инквизитор и я будем мертвы. Ну, поняли меня?

Да, да, мы поняли. Магистр взывал не к нашей способности осмысления, а к нашей способности верить. Но что нам было делать? Какой у нас был выбор?

Я тихо сказал Нино:

– Он прав. Пускай дерутся, Бог с ними.

Наконец заговорил Томазо делла Кроче:

– Я отказываюсь с тобой драться, Андреа де Коллини. Отказываюсь…

Ответ магистра был неожидан для всех: его сжатый кулак с невероятной силой ударил делла Кроче прямо в лицо. Инквизитор отшатнулся назад, вытаращив глаза от удивления и неожиданности, и из носа и изо рта хлынула кровь. В следующее мгновение магистр уже бросился на него, он рвал голыми руками, кусал, терзал и бил. Два человека, плотно сцепившись, покачнулись, тяжело упали на землю и стали кататься по ней, как две собаки, дерущиеся за кусок мяса, как… да… прямо как звери. Это было отвратительное дикое убийство, но это вполне могло быть и неистовством отвратительной дикой любви. Говорят часто, что страсть любви и страсть ненависти разделяет не пропасть, а волосяная трещинка; теперь я понял, что это правда, так как видел все сам. Мне казалось, достаточно лишь дуновения волшебных чар, легчайшего шепота заклинания – и их жестокие удары тут же превратятся в ласки и вздохи обоюдного желания. Они не издавали никаких звуков, лишь судорожно пыхтели и рычали от боли, и уже одно это было странно. Казалось, будто я наблюдаю мучительное развитие гротескного ночного кошмара, но только любой ночной кошмар был бы предпочтительнее. Нино, Беппо, Череп и я беспомощно стояли рядом, опутанные, как цыплята, сетью ужаса, и понимали, что кто бы из них ни был сейчас убит, должна последовать еще одна смерть, если мы хотим остаться на свободе.

Все мелькало, ничего нельзя было разобрать, лишь на краткий миг показывались смазанные образы рук, ног, задов, искаженных ненавистью лиц. Невозможно было ясно разглядеть, что происходит, кроме как в те моменты, когда то здесь, то там являл себя ужасный образ, который тут же снова поглощался бесформенным хаосом: вот рука инквизитора дергает магистра за яйца, копошась у него в волосатом паху; зубы магистра терзают грудь делла Кроче, отрывают окровавленные куски кожи, хватают сосок, напряженный и разбухший от ночной прохлады и возбуждения; палец ноги, впивающийся в испуганный глаз; ухо, висящее лишь на тонком волоске красно-розовой плоти; пальцы, засунутые в лопающиеся ноздри; кулак Андреа де Коллини, молотящий ребра Томазо делла Кроче. О, когда только кончится этот ужас? Когда прекратится безумие? Больше мне было не вынести.