Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению

Думаю, как раз примерно в это время Лев раз и навсегда повернулся спиной к французам. Даже Биббиена оставил делавшиеся все более трудными попытки проводить их дела и отстаивать их интересы. К тому же абсолютная необходимость помощи императора для усмирения лютеранского восстания в Германии с каждым днем делалась Льву все более очевидной. Сведения из той страны теперь уже беспокоили по-настоящему. Посол императора Хуан Мануэль посоветовал Карлу не проявлять никаких знаков милости «некоему монаху, известному как брат Мартин», или Фридриху, курфюрсту Саксонскому. Хитрый Мануэль прекрасно понимал, что императорское неодобрение Лютера, да еще и странное поведение Франциска не сможет не привести Льва в объятия Карла. Что на самом деле и произошло. Сам же Карл тем временем послушно выполнил требования буллы в Нидерландах, а 23 октября во время своей коронации в Ахене он поклялся «защищать Святую Католическую Веру, данную Апостолам, и проявлять покорность и верность Папе и Святой Римской Церкви». Немного помпезно, но с добрыми намерениями Лев написал Карлу письмо, в котором были следующие слова:

«Как на небе есть два светила, солнце и луна, чье сияние затмевает все другие звезды, так и на земле есть два высоких лица, Папа и император, которым подчиняются все меньшие князья и которым они должны покорно служить».

Карл V был молодым человеком, кожа его была гладкой и очень бледной, а подбородок просто огромен, казалось, что Бог приделал его потом, решив использовать оставшуюся prima materia. Его глаза с тяжелыми веками казались сонными, и, честно говоря, когда он определенным образом держал голову, то очень походил на кретина. Но я думаю, что это просто характерная « внешность» Гогенштауфенов. Говорят, что когда он читал процитированные выше слова Льва, то из уголка рта по обширной, без холмов и впадин, плоской поверхности подбородка текла струйка слюны, – струйка чистого удовольствия.

Третьего января 1521 года была выпущена булла Decet Romanum Pontificem, отлучающая Лютера от церкви, и Папа потребовал от императора, чтобы был выпущен общий эдикт для исполнения ее положений по всей Германии. Союз с Карлом, державшийся до этого на политических соображениях, теперь полностью основывался на том, что Карл мог сделать против Лютера. Лев начинал пробуждаться ото сна, он больше не считал, что папская власть вечна и непоколебима, он увидел реальность и понял, что христианский мир разделен кровью и мечом ереси, стремящейся (и довольно успешно, по всей видимости) стать новой ортодоксией. Как странно, что сон дает успокоительные картины, а пробуждение – чудовищный кошмар.

В конце концов, опасаясь последствий, к которым может привести лютеранский бунт (к которым он все-таки привел), и подталкиваемый поведением Франциска, 8 мая 1521 года Лев заключил с Карлом наступательный союз. В этом союзе «объединяются две настоящие главы Христианского мира для того, чтобы очистить его от заблуждения, установить всеобщий мир, вести войну с неверными и повсеместно улучшить благосостояние». Какие высокие идеалы.

Странно, но Карл даже обидел Льва, стараясь ему угодить: император вызвал Лютера в Вормский сейм. Лев же считал, что так поступать – его прерогатива. Лютеру также была дана возможность участвовать в религиозном споре, против чего Лев категорически возражал: зачем вообще давать проклятому и отлученному от церкви еретику возможность распространять свои еретические учения? В этом случае Карл все-таки показал, что он полностью на стороне католической ортодоксии, и доказал, к удовольствию Льва, что у него нет ни малейшего намерения использовать в своих целях события в Германии. Восемнадцатого апреля, после первого слушания Лютера, он как раз послал в Рим Рафаэлло де Медичи с проектом союзного договора. Лев уж не знал, как похвалить Карла, и после того, как союз наконец был заключен, война с Францией стала неизбежной.

Чтобы помешать плану Джироламо Мороне, вице-канцлера Массимильяно Сфорца, набрать армию из миланцев, изгнанных из Милана французами, брат наместника, Лотрек, вторгся на территорию папства, войдя в Реджо, и потребовал, чтобы миланская «армия» была передана ему. Это вторжение дало Льву долгожданный повод открыто заявить о том, что он против французов. Союз с Карлом, бывший до этого тайным, обнародовали, и Лев начал готовиться к набору папской армии. Франциск, поняв вдруг, какая буря ему грозит, попытался снова завоевать милость Папы, но безуспешно. Говорят, он в ярости с пеной у рта катался голый по полу во дворце, бился и орал, как собака, которую порют. По всем сведениям, он гневно кричал: «Скоро я сам войду в Рим и навяжу Папе свой порядок!» Не знаю, правдивы эти слухи или нет, но, думаю, они вполне могут быть правдой; вспомните: этот маленький уродец из сточных канав Трастевере ужинал однажды с Франциском I, королем Франции, так что я-то знаю, на что он способен, что за демон гордости прячется за тонким слоем надменной, бледной, холодной как лед набожности.