Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению

Совсем не удивительно, что эти слова стали моими. С тех пор как я впервые принял гностическую философию (вы уже слышали об этом немного) – кажется, что это было так давно! – страдание и мудрость для меня неразделимо переплелись: сплелись так, что сейчас трудно сказать, что есть причина, а что следствие. Неважно – ведь суть и цель у них одна и та же. Я бы отдал всю свою коллекцию перстней за то, чтобы мочь выразить на бумаге такие чувства.

Год выдался необычный, хотя прошло всего несколько месяцев. Лев наконец-то сподобился (благодаря моему напоминанию) издать буллу, которой он так часто грозился, Exsurge Domine, направленную против еретика Лютера, который оказался не таким дураком, каким мы его посчитали вначале.

Собственно говоря, сейчас он проявляет просто лисью хитрость. Булла, как обнаружилось, много пользы не принесла – Лютер ее, кажется, сжег на базарной площади на глазах у ликующей толпы. Прямо в глаз бедному старому Льву. Честно говоря, я не думаю, что Его Святейшество до конца понял серьезность положения; у меня где-то в самом нутре есть неприятное предчувствие, что вся эта истерия не закончится как обычные быстро сгорающие вспышки антиримских возмущений. Это дело вряд ли простое неудобство, с которым можно быстро покончить огнем и мечом – (в рукописи Пеппе называет ее «два F» – furia e fuoco – «гнев и огонь»). Более того, все возрастающая популярность Лютера в Германии – это не тот случай, когда болеют за своего, местного, – совсем нет. Истинная причина в том, что немцам осточертело, что из-за продажи индульгенций деньги утекают в Рим, не говоря о недовольстве тем, что толстые епископы сидят на жирных жопах в Ватикане, весь день читают эротику и далее не могут написать слово Германия, а не то что посетить свои епархии. Дай Бог, чтобы я ошибался. И хотя я люблю Льва и ненавижу Церковь, я не хотел бы, чтобы Sancta Ecclesia Romana оказалась разделенной на две части, как свинячья задница. Думаю, это был бы конец нашей цивилизации. Время покажет.

Альфонсина Орсини (мать Лоренцо, племянника Льва), в которой боролись за превосходство алчность и амбиции, недавно умерла, но это не уменьшило энтузиазма Льва во время карнавальной недели. Он немного поплакал, затем снова отправился со стен Сан-Анджело смотреть на гуляние. Здесь было все: бои быков на улицах (которые я считаю особенно отвратительными, а Лев явно находит это зрелище очень даже забавным), соревнования по бегу и по борьбе, театральные постановки и музыкальные представления (некоторые откровенно похотливые) и мерзкая поросячья давка, которая происходит у Монте-Тестаччо и которую поэтому мы, к счастью, были лишены возможности созерцать. Это действительно чудовищное мероприятие: целые повозки визжащих и обсирающихся от страха поросят затаскивают на самую вершину Монте-Тестаччо и затем буквально швыряют к подножию, чтобы толпа дралась за них. Некоторые животные, те, что потяжелее, падая, серьезно увечат или даже убивают людей. Когда душераздирающий визг поросят и крики плебса затихают, у подножия холма остается кровавое месиво из тел людей и животных, а воздух полон зловония от опорожненных мочевых пузырей, свиных и человеческих. Я совершенно не понимаю, что здесь веселого.

Перед замком Сан-Анджело была устроена потешная битва, унизительная по своей сути. Для нее всех папских слуг нарядили в вычурные (и непомерно дорогие) костюмы нелепого фантастического покроя. «Оружием» были апельсины, которыми все с остервенением кидали друг в друга. Я наотрез отказался принимать в этом участие, хотя Лев просто умолял меня.

– Это же игра, Пеппе! – воскликнул он. – Не порти веселье!

– Ваше Святейшество намерено принять участие? Вероятно, нарядившись Мессалиной, с апельсином, засунутым в жопу?

– Это было бы неприлично. Я приказываю тебе присоединиться к игре.

– Я со всем уважением отказываюсь подчиниться приказу Вашего Святейшества.

– Я велю выпороть тебя и бросить в тюрьму, наглый сучий выблядок! – вскрикнул он, топнул ногой и застонал от боли, так как сотряс свою воспаленную задницу (за два года она лучше не стала, но ведь лучше не стали и его амурные утехи).

– Прошу прощения, Ваше Святейшество, но я к ним не присоединюсь.

– Тогда, черт с тобой, пойдем, посмотрим, – сказал он, успокаиваясь.

И я пошел. Зрелище меня совсем не развеселило, несколько человек получили даже тяжелые травмы («Я буду молиться за вас», – помпезно произнес Лев, благословил, и их унесли на носилках). Льву битва так понравилась, что он распорядился повторить ее на следующий день.