Мемуары принцессы

Сара надела чадру два года назад, как только у нее появились первые месячные. Надев чадру, женщина как бы автоматически лишается индивидуальности, и Сара вскоре тоже перестала говорить о своих детских мечтах, в которых видела себя достигшей совершенства во многих областях жизни. Она как-то отдалилась от меня, своей младшей сестры, еще не достигшей требуемого для чадры возраста. Дистанция, возникшая между нами, часто заставляла меня вспоминать о тех временах, когда мы с Сарой были близки и счастливы этим. Внезапно я до боли ясно осознала, что счастье можно понять только тогда, когда встаешь перед лицом несчастья другого. Я не понимала, как мы были счастливы, пока не увидела, как несчастна Сара.

Она была красивой, самой красивой из всех моих сестер. Ее красота стала и ее проклятием, так как многие мужчины слышали о ней от своих матерей и сестер и хотели взять ее в жены. Сара была высокой и стройной девушкой с белой, как сливки, кожей: Ее большие карие глаза светились пониманием того, что окружающие восхищаются ее красотой, а длинные, густые черные волосы были предметом зависти остальных сестер.

При всей своей красоте Сара обладала мягким и добрым нравом. Все, кто знал мою сестру, любили ее и восхищались ею.

К сожалению, проклятьем Сары стала не только ее красота — она была к тому же необычайно умна. В нашей стране умная женщина еще более несчастна, чем другие, так как у нее нет возможности приложить свои способности.

Мечтой Сары было учиться живописи в Италии, а затем открыть первую художественную галерею в Джидде. Она поставила перед собой эту цель, когда ей было всего двенадцать лет; книжные полки в ее комнате были всегда заставлены альбомами с репродукциями картин великих мастеров. Она все уши прожужжала мне своими рассказами о европейском искусстве. Буквально несколько часов назад я видела в ее комнате список мест, которые она хотела посетить во Флоренции, Венеции и Милане.

Грустно было осознавать это, но я понимала, что мечты моей сестры не могут осуществиться. Хотя и правда, что в нашей стране большая часть замужеств происходит по решение старших женщин семьи, в пашем доме все по-другому, так как отец не признавал никаких авторитетов, кроме своего. Он давно уже решил, что самая красивая его дочь выйдет замуж за влиятельного и богатого человека.

И вот он наконец нашел подходящую, по его Мнению, пару для Сары. Это был член одной очень богатой семьи из Джидды, делившей Финансовое влияние там с нашей семьей. Жениха. выбрал отец исключительно из деловых соображений; ему пошел уже шестьдесят третий год, и Сара должна была стать его третьей женой. Хотя старик никогда не видел Сары, до 11его дошли слухи о ее необычайной красоте от родственниц, так что ему не терпелось договориться о дне свадьбы. Мать попыталась выступать в защиту дочери, однако отец, как всегда, остался глух к женским слезам.

Теперь Саре официально объявили, что она вскоре выходит замуж. Бросив на меня взгляд, мать приказала мне оставить их, но поскольку она стояла ко мне спиной, то я сделала вид, что вышла, поскрипела дверью, и осталась в комнате. Слезы ручьем струились по моему лицу, когда я слушала, как моя любимая сестра проклинает отца, нашу страну и нашу культуру, рыдала так горько, что я не уловила сквозь слезы многих слов, однако одну фразу я хорошо расслышала: она сказала, что ее приносят в жертву, как какого-нибудь барана.

Мать тоже не могла сдержать слез, но ей не чем было утешить Сару, так как она прекрасно понимала, что не в ее власти изменить Решение отца, имеющего, по закону шариата, право выдавать своих дочерей за того, за кого ему это кажется необходимым. Уже шестеро из десяти его дочерей были выданы замуж, и ни одна из них не имела возможности выбирать себе мужа. Мать понимала, что такое же мрачное будущее ожидает и остальных четырех; не было на земле такой силы, которая могла бы помешать этому.

Наконец мать услышала мое всхлипывание и, обернувшись, заметила, что я не ушла, а стою у двери вся в слезах. Она укоризненно покачала головой, но ничего не сказала, только попросила меня принести мокрых полотенец и снова занялась Сарой. Через минуту я вернулась с полотенцами, и мать обмотала ими голову Сары, успокаивая дочь, пока та не уснула. Она долго сидела, вглядываясь в ее красивые черты, затем тяжело вздохнула, и устало поднялась. Не говоря ни слова, она взяла меня за руку и повела на кухню. Хотя было уже поздно, и повар отдыхал, мать нашла для меня кусок торта и стакан холодного молока. В свои тринадцать лет я была маленькой и хрупкой, и мать по-прежнему относилась ко мне, как к ребенку.