Мемуары ротного придурка

Один произошел в Казани, в самый разгар борьбы с безродным космополитизмом, когда начался печально знаменитый процесс "в белых халатах" - врачей из Кремлевской больницы, которые "по заданию Джойнта и других империалистических разведок отравляли советских руководителей". Разумеется, отравители оказались безродными космополитами, а во всем Татгосиздате к безродным космополитам определенное касательство имел только я: как единственный член коллектива с "пятым пунктом"...

И вот однажды я, молодой специалист, окончивший МПИ, был вызван к начальнику Татполиграфиздата товарищу Тингурину, в кабинете которого оказались инструктор нашего Бауманского райкома и секретарь партбюро издательства.

- Товарищ Ларский, вы у нас единственный сотрудник еврейской национальности, но член партии. Одним словом, надо подписать срочный материал в газету: реакция коллектива на геройский подвиг врача - патриотки Лидии Тимашук, разоблачившей убийц, - заявил мне инструктор райкома.

Раз партия говорит "надо" - значит, надо. Я ведь тогда еще не знал, что дело "белых халатов" состряпано агентами империалистических разведок, действовавшими под маской славных чекистов - генерала Рюмина и других чинов МГБ, которые будут разоблачены товарищем Берией... Вон сам Борис Полевой, знаменитый писатель (утверждают, что он еврей), какую статью отгрохал о Лидии!

Я было уже собрался подписывать, но в последний момент заметил, что странички напечатаны по-татарски, а я по-татарски ни в зуб ногой.

Когда я довольно робко об этом заикнулся, вся троица на меня как набросится: мол, ты что, партии не доверяешь? Или, может, ты с этими презренными отравителями заодно?! Подписывай по-хорошему, не то за Полярный круг поедешь вместе со всеми вашими космополитами!

Я перепугался - и вправду ведь зашлют, но какое-то дурное предчувствие мою руку удержало.

- Товарищи, существует принцип внутрипартийной демократии, - в замешательстве ляпнул я, сам не понимая, какое отношение эта самая внутрипартийная демократия имеет к происходящему. Но на всякий случай сослался на какую-то цитату из товарища Сталина.

Они переглянулись и заговорили по-татарски.

- Это другое дело, товарищ Ларский, принципиальные люди всегда договорятся, - обратился ко мне Тингурин. - Давайте так: вы подписываете этот материал, а я подписываю вам справочку о том, что вы и ваша жена освобождены от работы по распределению и можете возвращаться в свою Москву...

Я не поверил своим ушам: на два года раньше из Казани смотаться (в которой канализация не действовала со времен ее осады царем Иваном Грозным)!! Но опять что-то удержало мою руку.

- Я с радостью готов подписать на таких условиях, однако принцип внутрипартийной демократии для меня дороже личных благ, - нахально заявил я.

- Хорошо, завтра к утру по-русски тебе перепечатаем. Но учти, тебе демократия эта боком выйдет. Ответишь за то, что актуальный материал на целый день задержался, - пригрозил мне секретарь партбюро.

...Я, видимо, так переволновался, что какие-то пятна у меня по всему телу высыпали и температура повысилась. На следующее утро я не смог на работу идти, вызвал врача и дрожал весь день в кровати - думал: "Припрутся ко мне домой подписывать материал". И только когда участковый врач наконец явился весь в слезах, узнал от него страшное известие: с товарищем Сталиным случился удар!

Последовавшие события сделали материал неактуальным - во всяком случае, подписывать его мне больше не предлагали. Однако я начальство так озадачил, что товарищ Тингурин мне обещанную справочку выдал - мол, катись со своей внутрипартийной демократией...

- Мы, татары, против еврейской нации ничего не имеем, мы нацмены, вы нацмены, - сказал он мне на прощание. - Но история свидетельствует, что мы, татары, двести лет великий русский народ под сапогом держали...

Второй случай произошел у меня год спустя в Москве, где после возвращения из Казани я начал было свою служебную карьеру в качестве врио начальника производственного отдела издательства Союза советских художников. В издательстве, как и в каждом порядочном советском учреждении, шла "битва титанов": директор Меликадзе, бывший работник Органов, копал под своего зама Урицкого - бывшего зэка ГУЛАГа. Последний не оставался в долгу. Меликадзе протежировал народный художник Тоидзе, который был близок к самому Берии. У Урицкого была "рука" в лице народного художника А. Герасимова, приятеля Ворошилова. Кстати, Герасимов и вытащил Урицкого из лагеря, куда тот попал за своего среднего брата, оказавшегося "врагом народа". А старшим его братом, погибшим в Петрограде от руки белогвардейца, был знаменитый Соломон Урицкий, первый председатель ЧК. Знай Соломон, во что работники созданных им Органов превратят его младшего брата, он возблагодарил бы судьбу за то, что она послала ему такую легкую смерть. Славные чекисты перебили В. Б. Урицкому позвоночник. Для всех оставалось загадкой, как такой тяжелейший инвалид крутил делами большого учреждения и еще ухитрялся держать в своих парализованных руках нити внутрииздательских интриг.