Мемуары сорокалетнего

«Вызывает меня, — рассказывая коллеге, Констанция Михаиловна поигрывает серебряными перстнями на длинных прокуренных пальцах, — наш директор, подает коробку с пленкой, присланную из одной развивающейся страны, и говорит: Констанция Михайловна, это нужно сделать. Это связано с политикой. Хорошо, говорю я директору, если нужно сделать, то Констанция сделает. Я солдат. Если надо, я хоть из козла сделаю соловья. Именно этим и придется, говорит директор, вам заняться. Я пленки прослушал. Они неважные. Тут я уже начинаю волноваться. Срываюсь из директорского кабинета и бегу в аппаратную. Ставлю пленку и — такого дюле я не слышала. Это какой-то ужас! Но ведь мы профессионалы. Начинаю думать. В аппаратных просиживаю сутки. Там подрежу куплет, там вставляю стишок, там «подкладываю» другую музыку. Канва осталась та, которую мне вручил директор, но вышивка уже моя. Наконец, в душе робея, я прихожу с готовой пленкой, с текстом, фотографией к директору. Я вся трепещу, как юная девушка. Как лань. Директор все посмотрел, послушал. Это все, как мне кажется, так убого, так убого! И тут директор, — драматизирует рассказ Констанция Михайловна, — поднимает на меня глаза. Выходит из-за стола, целует мне вот эту руку, — тут я услышал, как звякнули на Констанции Михайловне, будто медали на многократном чемпионе, все серебряные браслеты, и она сказала (то есть это я говорю): «Это гени-аль-но! Только вы единственная, Констанция Михайловна, могли совершить этот подвиг!»

Вот так еще одну легенду о своей гениальности, как ракету, запустила авантажная дама в сторону коллектива. А верь я помню, как все было. Действительно, по культурному обмену пришла пленка. Качество было неважное, пленка требовала реставрации, я передал ее Констанции Михайловне. Через день она попыталась сдать ее в производство, наведя на пленку некоторый космический лоск. Я вернул все ей обратно на доделку, указал, что именно и как надо переделать, и, выторговав у меня отгул за якобы двухсменную работу в аппаратной, а работал лишь реставратор, через два дня Констанция Михайловна пленку эту действительно сдала, и я даже высказал ей свое мнение: «Без блеска, но грамотно».

И это был стиль жизни и работы не только одной Констанции Михайловны.

Все делалось как бы в порядке одолжения. За всем стоял ложный героизм работы. Оркестр, который мог бы быть записан летом, когда они почти в простое, с огромным скандалом, вытесняя из студий других, писался накануне сдачи пластинки в производство. Съемка исполнителя производилась не тогда, когда он был у нас в городе, а когда уезжал на гастроли в тмутаракань.

Этот стиль, влекший за собою сверхурочные работы, отгулы, возникшие из-за мнимой производственной необходимости, лихорадил многие подразделения фабрики. Даже такой отдел, как отдел снабжения, не зависимый по своему характеру от «творческих» моментов — в голосе или не в голосе певец, «звучит» или «не звучит» певица, — и этот отдел страдал. Штурмовщина поразительным образом оказалась выгодной и там. Прибегает ко мне один раз милейший человек Прохор Данилович Шуйский:

— Борис Артемьевич, вам необходимо срочно подписать заявку в Главпластмассу на пленку для изготовления гибких стереофонических дисков и дайте, пожалуйста, мне свою машину, чтобы я ее отвез и постарался лично вручить начальнику.

Я взял заявку, прочел и сказал:

— Машину я, конечно, дам, заявку подпишу, но у меня два вопроса: первый — решение о переводе части нашего производства на стереозвучание мы приняли полтора года назад, в третьем квартале этого же года мы должны были начать его реализовывать, так почему же мы химикам отправляем заявку только сегодня? Почему я каждый раз после заявки должен звонить в Москву, подключать к этому партийные инстанции? Почему этим не заниматься своевременно? И второй вопрос: разве необходимо было бы везти заявку срочно, на машине, если бы она была вовремя готова, не проще ли было бы отослать ее заказным письмом? Поезжайте, Прохор Данилович, но давайте постановим с вами так: себя, за то что я не проконтролировал, вашего начальника и вас, как конкретного исполнителя, всех троих в ближайшем квартале мы лишим прогрессивки. Договорились?

Так, спрашивается, почему Констанция Михайловна и Прохор Данилович — лучшие работники? Автоматически из квартала в квартал они получают прогрессивки, у них какие-то отгулы, за героическую сверхурочную работу они красуются на фабричной доске Почета, а скромная старушка Александра Денисовна — так, середнячок, никому не мешающая, коптящая потихоньку небо, не хватающая с неба звезд… Может быть, все это надо пересмотреть?