Мемуары сорокалетнего

Если, скажем, у начальника большой торгующей точки где-нибудь в районной тмутаракани жена поет в кинотеатре «Родина» и ей очень захочется выпустить, хоть малым тиражом, свою пластинку с популярными песнями, под которые этот начальник млеет, вспоминая свои молодые годы, то разве Констанция Михайловна не докажет, что у жены этого начальника уникальный эстрадный голос, разве на художественном совете какая-нибудь Александра Денисовна сможет ей перечить? Ни в жисть! Разве для этого уникального голоса из глубинки Констанция Михайловна не доставит хороший состав для аккомпанемента? Если нужно, и самого Тосканини заставит махать палочкой, а Вана Клиберна подыгрывать на фортепианах. Трудности ее только раззадоривают. А я уж пробью дополнительные фонды, лучшую бумагу, договорюсь с хорошей типографией. Пусть усталый, положивший здоровье на алтарь отечественной торговли человек наслаждается и гордится женой. И тут начальник уж не устоит. А откуда, спрашивается, достать нам ондатровую шапку? Откуда полушубок романовской овцы, ласково называемый в народе дубленкой? В очередях стоять? А культурой в это время кто будет ворочать? Ведь не только начальству ондатровые шапки, французские женские сапоги и романовская овца положены. Наоборот, это всем положено. Это общественные фонды потребления. Так вот взять их в свои руки — наша задача.

И теперь все должно рухнуть?

Разве химики только сами, без моей помощи, без помощи музыкального дефицита выбивали себе поляну в лесу для садовых участков? Большому кораблю нужен всегда хороший лоцман. Они тоже, зашоренные своим планом, своим вечным «давай», «давай», забыли о своих непосредственных нуждах. Мне, старому человеку, уже почти без желаний, пришлось вдохновлять их идеей садовых участков, а потом отыскивать поляну, отыскивать людей, которые смогли бы отдать эту поляну и которые смогли бы ее освоить. А теперь, когда на поляне скоро зафункционирует водопровод, протянут электричество и начнут возникать фундаменты под дома, все это подарить чужому дяде? Что это за начальственное крохоборство — внимательно глядеть, подписывая все бумаги, которые представляет отдел? И охота тратить молодую жизнь на чтение документов, которые готовили люди, разбирающиеся в проблемах лучше тебя? Уж бренчал бы лучше на своих пианинах, ком-по-зи-тор! Халтурил бы свои детские песенки для садиков, грыз бы свою корочку хлеба. Так нет, он еще все бумажки чуть ли не рентгеном светит. Это же антитворчески! То ли дело Сергей Николаевич и покинувший нас великий и мудрый Кузьма Степанович, ведь недаром столько лет спокойно и тихо процарствовал, сохраняя здоровье и румяный цвет лица. Мужчина был ого-го! Умел жить! Раньше двенадцати на работе не показывался. А если уж сидел на службе, то с трех до пяти — доверенные люди знали, — здесь хоть из пушки стреляй, с трех до пяти Кузьма Степанович после обеда отдыхал, спал на диванчике. Умел время тратить на нужные вещи. У него в кабинете даже гиря пудовая стояла. Зарядкой занимался. Часик поговорит по телефону, а потом поприседает маленько и ласкает гирьку. И — раз-два, в руках она так и бегает. Вверх — вниз, вверх — вниз! А бумаги копил! В одну не лез, а уж когда соберется десяток писем, секретарша Лилия Саввишна разложит их ему, как карты во время пасьянса, на столе, одно на одно, так что только место для подписи из-под предыдущей бумаги высовывается. Кузьма Степанович все их махом за один прием — чирк, и готово. Неси, курьер, по приемным. Он же в свое время и подписал просьбу на химкомбинат, включить в их садовое товарищество трех «смежников» — меня, Констанцию Михайловну и Сергея Николаевича! Махнул, не читая, не ведая. То ли спросонья, то ли отдышка после гирь. А юный балбес теперь начнет разбираться, ворошить старое, перерешать, своих передовиков совать. Не выйдет. Общественное мнение есть, оно не подведет. Подумать только, трудящиеся два уже квартала прогрессивки не получают! Это значит, уровень жизни не поднимается, стимул пропадает. Кто виноват? Директор в этом виноват! Констанция Михайловна в своем углу своим прокуренным сопрано это вещает, а я в своем — тоненьким и интеллигентным тенорком. Я птичка маленькая, я стриж, я и маленькой добыче рад. Я не за беззаконие, не за хулиганство — я за творческую дисциплину, за деликатное обхождение, спокойствие и всеобщую любовь, которая начнется, конечно, когда мы этого балбеса и его подпевал сплавим, откуда пришел, и если не удастся, то в вышестоящую инстанцию отправим на повышение.