Мемуары сталкера

— Я попал в Зону двадцать один год назад, — начал учёный. — Тогда здесь не было никаких мутантов и аномалий, здесь было спокойно и тихо. Но в то время здесь уже существовали лаборатории. Я работал вместе с доктором Каймановым, изучал влияние волн различной частоты, интенсивности и природы возникновения на состояние организма крыс. Позже мы смогли продвинуться в исследования и даже научились вызывать определённые эмоции или скорее реакции у многих животных, над которыми проводились эксперименты. Но до конца экспериментов я так и не доработал. Меня как хорошего специалиста в анатомии, биологии и физике временно перевели из лаборатории X-10 в главное отделение X-1.

Многое мне стало казаться странным, но была одна деталь, которая сильно выделялась, и я решил сразу об этом спросить:

— Почему вы говорите о секретных лабораториях так, будто уверены, что мы имеем о них какое-либо представление?

— А вы хотите сказать, что спустились сюда и понятия не имеете, что это за место? Вы же всё-таки говорите с бывшим участником О-Сознания, — Евгений говорил убедительно и я решил ему довериться, насколько мог. Моё мнение об этом человеке всё никак не могло остаться неизменным, оно постоянно менялось, потому что я ни в чём не был уверен. Пусть говорит, что хочет, а там разберусь. — К тому же вы сами задали мне вопрос об О-Сознании. Разве нет? — уголки его глаз немного сузились. Он поднял брови и сжал губы в довольной улыбке. И он был прав.

— Знаем про таких, слышали, — я опёрся рукой на колено и немного ближе наклонился к Евгению.

И тогда я разглядел его лицо: раньше он, наверное, был полным человеком, но сейчас кожа лица обвисла, глаза впали и были болезненно красными и опухшими. Надбровные дуги, закрывающие собой глаза по краям к переносице, поднимались вверх. От всего этого: от морщинистого, обвисшего лица, от утомлённого взгляда, человек выглядел ужасно вымотанным, несмотря на то, что за последние двадцать минут уверенности в его голосе поприбавилось. Его лицо было похоже своим выражением на морду породы собак, название которой я точно припомнить не мог, может быть английский мастифф или бульдог? В этом Люба разбирается хорошо, но не думаю, что я смог бы корректно задать ему вопрос: с какой породой собак ассоциируются у него черты лица нашего нового знакомого.

— Слухами мир полнится, — ответил мне учёный с «собачей мордой». — Так на чём вы меня прервали?

— Вас перевели в X-1, - напомнил научник.

— Точно. Там я занялся приготовлениями к очень важному проекту, который между прочим был незапланированно завершён три года назад. Меня назначили подготавливать специальный физраствор, в котором должны были находиться участники проекта, будучи помещёнными в специальные капсулы. Я работал над ним крайне долгое время. Восемь лет кропотливой работы, наконец, позволили мне добиться определённых успехов и, наконец, в две тысячи пятом году я смог создать смесь, в которой можно было бы поддерживать жизнь людей находящихся в подобии анабиозного состояния, что позволило бы им прожить намного дольше, чем обычному человеку, но при этом, так как тела мы не замораживали, их мозговая активность полностью сохранялась и даже увеличивалась, в следствие того, что им больше не нужно было видеть и слышать с помощью глаз и ушей. За годы, проведённые на станции X-1, я узнал много нового для себя о проекте О-Сознание. Думаю, вы не откажитесь, если я прерву свою автобиографию и расскажу вам о целях людей, работавших здесь ещё с восьмидесятых годов прошлого столетия.

— Конечно, не против, — не подумав, выпалил научник и сразу же ощутил на себе два недовольных прожигающих его насквозь взгляда. Молодой научник, сразу же притих и вжался в своё место, почувствовав, что спорол горячку, не спросил мнения остальных.

— Валяй, рассказывай, — ответил Люба. — А ты, умная голова, не будь дураком, и впредь запомни, что жив ещё только благодаря нам, поэтому своё мнение у тебя теперь отсутствует. Здесь большие дяди будут решать, что и кто будет рассказывать.