Мемуары убийцы

После аварии у меня началось тяжёлое бредовое расстройство. Побочный эффект хирургического вмешательства в мозг. Горячка была настолько сильной, что медсёстры привязывали меня к кровати. Я не мог двигаться, лишь моё сознание беспрестанно металось. Мне часто снились сны. Один из них, пугающе реалистичный, до сих пор остался в памяти, словно это был не сон, а действительный случай из жизни. Мне приснилось, будто я обычный офисный служащий и отец троих детей: двух старших дочек и сына. Прихватив обед, приготовленный женой, я отправился на работу в какое-то государственное учреждение – так это выглядело. Я ощущал сладкую монотонность упорядоченной жизни, в которой всё было продумано и устроено. Чувство, ни разу не испытанное мною в реальности.

Съев обед и поиграв в бильярд с другими сотрудниками, я вернулся в офис и узнал от коллеги, что мне звонила жена. Я перезвонил, голос жены звучал крайне взволнованно. Она стала взывать ко мне, умоляя о помощи, и на этом звонок прервался. Пока я мчался домой, мне хотелось что-то выкрикнуть во весь голос, но слова застревали в горле. Когда ворвался в дом, жена и трое детей лежали в ряд бок о бок друг с другом. В тот же момент появился полицейский и заковал меня в наручники. Почему он это сделал? Разве я бежал домой, чтобы меня арестовали?

Когда моё состояние стабилизировалось, я вспоминал тот сон с неизменным чувством утраты. Только почему оно возникало? Потому что я оказался отлучён от нормальной жизни, вкус которой случайно испробовал? Или потому что потерял жену и детей? Очень странно чувствовать утраченным то, чего в реальности не было. Может, это была психическая аберрация, вызванная препаратами, которыми меня одурманивали? Возможно, из-за лекарств мой мозг был не способен адекватно реагировать на иллюзию, принимая её за реальность.

Но больше всего меня озадачивало, что во сне я испытал облегчение в тот момент, когда полицейский меня арестовывал. Облегчение, возникающее у странника, вернувшегося в свой старый прогнивший дом после долгого путешествия по самым чудесным уголкам земли.

Я не был человеком, живущим в мире офисов и обедов, приготовленных жёнами. Я принадлежал миру крови и полицейских наручников.

*

У меня нет никаких талантов. Только в одном занятии я преуспел, но это не то мастерство, каким хвастают перед другими. Любопытно, как много людей уносят в могилу секреты освоенных ими искусств, о которых невозможно рассказать окружающим?

*

Врач говорил, лишь с помощью лекарств можно приостановить снижение умственных способностей, но проблема в том, что я постоянно забываю их принимать. Выпив таблетки, отмечаю день в календаре, однако порой не могу понять, что означают эти пометки, – просто стою и пялюсь на календарь.

Вспомнил анекдот, услышанный много лет назад.

Внезапно отключилось электричество, и отец велел сыну зажечь свечи.

– Пап, очень темно, я не могу найти свечи.

– Дурачок, включи свет, и сразу найдёшь.

Точно так же и в моём случае. Для того чтобы пить лекарства, нужно об этом помнить, но памяти нет.

*

Люди стремятся понять зло. Бессмысленное желание. Если попытаться приблизиться к радуге, она будет отдаляться на то же расстояние, какое успеешь пройти. Так и со злом. Оно является злом именно потому, что его невозможно понять.

Разве в Средневековой Европе не считались смертельным грехом однополая любовь или совокупление по-собачьи?

*

Композиторы записывают сочинённую ими музыку для того, чтобы была возможность исполнять её в будущем. Когда в голове начинают рождаться новые мелодии, это, должно быть, похоже на взрывы фейерверков. В таком состоянии нелегко сосредоточиться и спокойно перенести всё на бумагу. Con fuoco – с жаром, пламенно, страстно – есть что-то комичное в том, что подобные музыкальные обозначения вносятся с невозмутимостью и бесстрастием. Как если бы в человеке искусства поселился внутренний клерк. Он необходим, этот клерк. Это благодаря ему и музыка, и имя автора становятся известны потомкам.

Вероятно, существуют и такие сочинители музыки, которые ничего не оставляют следующим поколениям. Как и мастера боевых искусств, не обучающие своей непревзойдённой технике, хранящие секреты до самой смерти.

Стихи, написанные кровью моих жертв, хранятся в полицейском шкафу. Их называют фотодокументами с места преступления.

*