Мемуары власовцев

В Берлине я был поражен весьма открытыми проявлениями антигитлеровских настроений, которые было немыслимо себе представить на Украине. У нас все немцы держались вместе, ходили в магазины и рестораны «nur für Deutsche», а в театры через «Eintritte nur für Deutsche», жили в специальных домах и районах — словом, держали себя так, как надлежит держаться superman’ам по отношению к Untermensch’ам. В Берлине же я впервые столкнулся с определенной оппозицией к господствующей идеологии.

В день приезда мне пришлось обедать в ресторане на Kurfurstendamm. Я услышал разговор за соседним столиком (не услышать было невозможно, так как разговор велся в весьма громких тонах): все четыре немца, по виду скорее всего коммерсанты, наперебой ругали нацистов, вовлекших народ в предприятие, из которого только один выход — гибель и расчленение Германии. Я ушам своим не поверил, услыхав открытые обвинения нацистских главарей в том, что они успели запастись ценностями, обеспечив себе тем самым пути отступления, а далее — «aprez nous le deluge». Внезапно в ресторане зазвучали фанфары «Sonder Meldung», сообщающего об очередной победе. Я к своему удивлению увидел, что при первых звуках фанфар много публики демонстративно встало и начало покидать зал, по дороге роняя иронические реплики. И это было за два года до окончания войны!

Через несколько дней мне пришлось обедать с видными инженерами из концерна Сименса. Как приехавший с востока, я, естественно, был в центре внимания. Посыпались вопросы о том, каковы настроения населения по отношению к большевикам и немцам, как себя ведут немцы и т. д. Я как мог более точно постарался нарисовать им подлинную картину. Хотя о многом они догадывались, но все же они были поражены той непроходимой глупостью, с которой проводилась политика «освобождения от большевизма» на Украине. Они здесь в центре не все еще знали, что идеологическая борьба против коммунизма была только той дымовой завесой, за которой колонизаторы XX века беспощадно грабили и уничтожали население. Они не понимали, какую ужасную трагедию переживало население Украины, которое было обмануто нацистской пропагандой, вещавшей им о том, что идут их освободители от большевистского ига, а взамен получившее кнут, петлю и полное подавление всех национальных стремлений! И в то время как более эластичные большевики перестроились и сумели свою идеологию одеть в одежды национализма, умело используя патриотизм, пробудившийся в народе в результате убийств и насилий иноземных захватчиков, немцы с непостижимой тупостью продолжали свой «Drang nach Osten», не считаясь ни с кем и ни с чем.

Интересно подчеркнуть, что в это время у моих собеседников не было никакой боязни поражения от англо-американцев, но явный страх перед русскими. Все они великолепно понимали, что тут идут не только русские, но и враждебная идеология, которая может уничтожить все основы европейской культуры. Все были культурные, интеллигентные люди — но увы… не эти люди делали политику Германии, а полусумасшедший маньяк, который еще до сих пор верил в окончательную победу немецкого оружия, когда уже легенда о непобедимости Wehrmacht’a развеялась у всего мыслящего человечества. И эта, и многие другие беседы, которые мне пришлось вести, заканчивались неизменно самыми пессимистическими ауспициями на будущее Европы.

Спустя несколько дней мне пришлось быть вечером в гостях у одной старой знакомой по Киеву. Она мне с таинственным видом сообщила, что сегодня у нее будут в гостях два видных советских генерала, с которыми мне следует познакомиться. Я к своей радости узнал, что этими двумя генералами будут А. Власов и В. Малышкин, о которых я слыхал еще в Киеве. Оба явились очень поздно. Андрей Андреевич Власов, высокий представительный мужчина, производил впечатление своей серьезностью.[42] Он смеялся очень редко, как бы урывками, все время напряженно думая о чем-то. Говорил мало. Когда говорил кто-либо, на первый взгляд могло показаться, что он где-то витает в облаках, однако удачная реплика либо неожиданное возражение показывали, что он все время напряженно слушал. Ел для такого большого мужчины чрезвычайно мало, пил весьма умеренно, я никогда и в дальнейшем пьяным его не видел, хотя навеселе он и бывал. Большое впечатление производил его голос, мощный, с большими модуляциями, но в то же время приятный. Однако он умел и гаркнуть так, что начинали дрожать окна. Грохотал он своим голосом и во время редких приступов смеха. Он был в защитном френче, его принадлежность к генеральскому сословию обнаруживали лишь брюки с генеральскими лампасами.