Мемуриалки - 2

С этим Мандатом я имел право ногой открывать двери в любые больницы и приговаривать кандидатов либо к реабилитации, либо к забвению. И все такие хитроумные больные шли только через меня.

Конечно, это была фикция. Вопрос решался гораздо выше, и не бесплатно, конечно. Моей задачей было придать безобразию видимость благообразия, то бишь навести понты.

Всех, кого я брал - брали.

И всех, кого я не брал - брали.

Да я и не отказывал никому, понимая, что себе дороже. Один раз только отказал, или два, в том числе одному романтическому молодому человеку. Я вот совсем не романтический, я очень черствый. Но, слава Богу, есть люди, которые еще способны забираться на крыши, любоваться там закатом и рассветом, следить за звездами, загадывать желания и мечтать о волшебной любви. Иные, как выяснилось, могут там немного поспать, и даже в собственный день рождения, уединившись от гостей - в этих маленьких странностях и чудаковатостях нет ничего страшного, на них стоит мир. Что с того, что этот маленький принц, наконец, навернулся и сломал себе шею. Главное - он был романтик.

Я отказал ему, потому что ниже подбородка у него ничего не работало, он весь был одним большим гнилым пролежнем. Кроме того, судьба наделила его сифилисом и гепатитом В.

Но его взяли.

Как взяли и дедушку, чей сын, из Новых (русских? нет, его звали Гальперин) катал меня в джипе-паджеро посмотреть на папу. Даже дал мне триста рублей "на такси", чтобы не везти меня домой.

Я взял дедушку, благо спорить было бессмысленно, и дедушка свел всех с ума за первые же полчаса своей реабилитации (обреченной, разумеется, на провал). Он составил графики с настоящей осью абсцисс и настоящей осью ординат. Потом стал чертить разноцветные ломаные линии, отражая в них частоту и время визитов дохтура (меня), профессора, санитарки, сестер и, вероятно, любящего сына.

Сын этот после нажаловался на меня, сказав, что я взял взятку.

Надеюсь, что за общую щепетильность в денежных вопросах его прямо в джипе взорвали родственники других больных, похожих на его папу.

А еще раз я, потрясая Мандатом, отказался принять не очень симпатичную девушку, но зато - с шизофренией.

На следующий день она уже лежала у меня в палате. Она быстро облизывалась. Глаза у нее бегали туда-сюда. На вопросы отвечала толково, но с некоторой досадой, как бы отмахиваясь. Люблю психиатров! Ей написали: "Контакт формальный".

Как это верно.

Потом я обнаглел и готов был сунуть свой Мандат кому угодно, даже милиционеру, который останавливал меня за следование в нетрезвом виде.

Корпоративный Мемуар

Корпоративные сабантуи - гнуснейшая штука.

Когда я был доктором, я этого хорошо хлебнул.

Тут тебе светлый праздник, лето или весна, а то и зима с осенью, Новый Год - гуляй, не хочу, но я не хотел. С одной стороны. Не хотел видеть эти физиономии, которые я и так терпел круглый год, хотя понимал, что обязан с ними обручиться, повенчаться, вступить в бытовую, астральную и замогильную связь. Но с другой стороны, эти физиономии были до того нестерпимы, что я уже даже хотел встретить с ними Новый Год, чтоб неприязнь моя, под действием разугрева, сменилась слабым подобием сочувствия.

Иначе просто незачем жить.

Хотя, когда бы черт разбудил меня ночью и предложил попользоваться его сатанинским сервисом так, чтобы все они сию секунду исчезли, не обязательно померли, а просто куда-нибудь делись, навсегда, безвозвратно, и все их прекрасные имена истерлись из собеса и ведомостей по зарплате, и никто бы, ни одна живая душа не узнала о моем на то согласии и моей же санкции, то я, ручаюсь, принял бы от него перо, а не случись у него пера - обмакнул бы в чернильницу с красной чернилой дрожащий от возбуждения палец, и вывел бы свою самую залихватскую, развесистую подпись.

И все бы они пропали в мгновение ока, а я бы засмеялся, вышел в поле и начал петь.

Но это уже нечто несуразное, в духе Сен-Симона и Кампанеллы.

Было же так: длинный стол с одинокими дешевыми бутылками, скромные приплюснутые помидорчики, отмороженные огурчики, переваренный салат Олювье. Потная колбаска кружочками.

За больничными окнами - ночь и лес, на стеклах - бытовые зарисовки: Дед Мороз и елочка.

Напряженная тишина.

Невнятная, приглушенная музыка ("Младший лейтенант, парень молодой").

Дедом-Морозом нарядили больного. Он опасливо веселился и нерешительно пил водку, косясь на администрацию нашего отделения.

(Через неделю, если не ошибаюсь, его-таки выписали за пьянку).

Администрация важно жевала.

Сестры от случая к случаю гоготали.

Наконец, появилась Снегурочка в сопровождении странной, ужасной фигуры в трико и с бубенчиком в руке. Это была двухсоткилограммовая сестра-хозяйка, переодевшаяся Шутом. Авторы либретто почему-то сочли Шута лицом, обязательным для новогодних забав лицом, действующим и исполняющим.

Шут приплясывал и тоскливо звенел бубенчиком. Потом хлопнул водки.

Я не смог этого стерпеть.

Напился за полчаса вдребезги. Меня свезли на каталке в укромное место, прикрыв от пациентов ветошью: белье везем из автоклава.

Любовь к отеческим гробам