Мэн-цзы

– Но ведь Юй-гун Чжи-Сы – лучший стрелок во всем владении Вэй! Вы, мой учитель, воскликнули, что останетесь живы, что вы хотите этим сказать?

Тот ответил:

– Юй-гун Чжи-Сы учился стрельбе у Инь-гун Чжи-То, а Инь-гун Чжи-То учился у меня. А так как Инь-гун Чжи-То прямой человек, то он берет себе в друзья, безусловно, тоже таких же прямых людей.

В это время Юй-гун Чжи-Сы настиг (Цзы-Чжо Жу-цзы. – В. К.) и закричал:

– Уважаемый учитель! Отчего вы не держите лук в руках? Тот ответил:

– Ныне у меня разыгралась старая болезнь, и я не могу держать лук.

Тогда тот воскликнул:

– Я, презренный, учился когда-то стрельбе у Инь-гун Чжи-То, а Инь-гун Чжи-То учился у вас, уважаемый учитель! Я не могу перенести того, чтобы обратить вам же во вред ваши наставления. Ныне происшедшее для меня является все же выполнением государевой службы, и я никак не осмелюсь отрешиться от нее.

С этими словами он вытащил стрелы, ударил ими о колесо и отбил наконечники, выпустил четыре стрелы без наконечников в противника, а затем вернулся обратно.

8.25. Мэн-цзы говорил:

– Если бы красавица Си-цзы накрывалась неопрятным покрывалом, то все люди проходили бы мимо нее, зажав носы. Между тем пусть даже дурнушка, ее можно было бы предложить в жертву Верховному Властителю, если она соблюдала бы воздержание и обмывалась.

8.26. Мэн-цзы говорил:

– В природе рассудительных речей, произносимых в Поднебесной, лежат причины и следствия, вот и все. Следствия же основываются на благоприятных выводах. Отвратительным у мудрствующих является то, что они пробивают ложные ходы для выведения следствий.

Если бы мудрствующие поступали подобно Юю, давшему естественный сток разлившимся водам, тогда к их разуму не возникало бы отвращения. Юй направлял эти воды так, чтоб от них не происходило никаких бед. Пусть и мудрствующие будут направлять свои ходы рассуждений так, чтоб и от них не происходило никаких бед, тогда разум их будет таким же великим.

Небо предельно высоко, а звезды предельно далеки. Если же доискиваться до следствий, вытекающих из этого, то можно, сидя у себя дома, постичь вычислениями дни наступления солнцестояний на тысячи лет!

8.27. Гун-Хан-цзы справлял похороны своего сына. Правый наставник Ван Хуань направился к нему для выражения соболезнования.

Не успел он вступить в ворота, как к нему кинулись с разговорами и те, которые вводили его в дом, и те, которые сопровождали его на отведенное ему почетное место.

Мэн-цзы не вступал в разговоры с правым наставником.

Правый наставник с неудовольствием заметил:

– Все достопочтенные мужи разговаривают со мной, один только Мэн-цзы не разговаривает. Значит, он пренебрегает мною!

Мэн-цзы узнал об этом и сказал:

– Согласно правилам учтивости при дворе, со старшими полагается разговаривать, не сходя со своего места, кланяться со старшим, не переступая ранга. Я хотел соблюсти положенные правила, а Цзы-Ао, правый наставник, счел, будто я пренебрегаю им. Ну не странно ли это?

8.28. Мэн-цзы говорил:

– Добропорядочные мужи отличаются от всех прочих людей теми чувствами, что у них на душе. У добропорядочных мужей в душе хранятся чувства беспристрастия и учтивости. Кто нелицприятный, тот любит людей; кто учтивый, тот уважает людей. Кто любит людей, того неизменно любят и люди; кто уважает людей, того неизменно уважают и люди.

Представьте себе, что здесь есть человек, который обращается с нами своевольно и строптиво. Добропорядочный муж в таком случае обязательно обратится к самому себе с таким вопросом: «Наверное, я не был беспристрастен по отношению к нему, не был учтив к нему? Иначе, как могли обратиться на меня такие вещи, как своеволие и строптивость?»

И вот, обратившись к самому себе, он становится еще беспристрастнее. Но своеволие и строптивость того все остаются такими же.

Тогда добропорядочный муж обязательно вновь обратится к самому себе с таким вопросом: «Наверное, я не был вполне искренен».

И вот, обратившись к самому себе, он становится еще искреннее. Но своеволие и строптивость того опять-таки остаются такими же.

Тогда добропорядочный муж скажет так: «Вот и этот тоже оказался всего лишь сумасбродным человеком, и все! Если он таков на самом деле, то чем отличить его от дикого зверя и хищной птицы? Какие же укоры могут быть обращены к дикому зверю и к хищной птице?»

По этой причине у добропорядочных мужей есть скорбь, не покидающая их до конца жизни, но нет такой заботы, которая длилась бы дольше одного утра. Но бывает и чувство, которое подобно скорби.

Шунь был человек, и я тоже человек. Шунь сделался образцом для Поднебесной, заслуживающим того, что память о нем передается в последующие поколения. А мне, по-видимому, не избежать того, чтоб оставаться простым селянином. Если это так, то об этом можно скорбеть. Какой же выход из такой скорби? Надо уподобиться Шуню, вот и все!