Менахем-Мендл. Новые письма

В общем, мужики заступились за Шарогродских, чтобы тех не высылали, они, дескать, ничего против этих евреев не имеют, и сход даже вынес соответствующий приговор[220] и отослал его губернатору. Но помогло это, как мертвому — припарки, пиши пропало!.. Тут-то и дал Шая-Довид Шарогродским умный совет, такой бы совет всем моим врагам! Такая уж у человека природа, спрашивают его, не спрашивают, любит давать советы. В первое время, когда ты был в Америке и от тебя, не нынче будь помянуто, не было писем, он, Шая-Довид то есть, напал на моего папу, да покоится он в мире, и принялся ему нашептывать — папа-то был еще жив, — дескать, он, папа то есть, должен получить выписку у здешнего раввина, который нас венчал, и послать эту выписку с моим брачным контрактом[221], который я получила от тебя, раввинам в Америку на тот случай, если к ним придет молодой человек, которого зовут Менахем-Мендл, и захочет поставить хупу, чтобы они знали, что этот молодой человек женат и его нельзя венчать… Мама, вероятно, услышала, как он, Шая-Довид то есть, секретничает с папой, разобрала несколько слов: «Менахем-Мендл»… «Америка»… «венчанье»… — и говорит ему, Шае-Довиду то есть: «Скажите мне, прошу вас, на что вам ломать себе голову из-за моих детей? Кому они мешают? Кому свет застят?..» Хочет он, Шая-Довид то есть, ответить, что он вовсе не собирается никому вредить, не дай Бог, и не о своем благе печется, напротив, у него, дескать, и в мыслях не было никого, кроме меня и моих детей. Она, мама то есть, благодарит его опять за его доброту и снова спрашивает о том же самом, пусть он ей ответит: кому ее дети навредили? Чей огород потоптали? Кому они мешают? И кому застят свет?.. Просит он, Шая-Довид то есть, смилостивится над ним, пусть она, дескать, забудет все, что он говорил, как будто он вообще ничего не говорил и даже ничего такого не думал! Куда там, маму не одурачишь, детям детей закажешь с ней связываться! Вот такой он, Шая-Довид, человек! С виду, кажется, неплохой, совсем неплохой, готов за других в огонь и в воду, но зануда, надоеда, любитель давать советы!

В общем, в чем же состоял совет, который он дал своим сватам? Совет-то был вот какой: разнесся слух, и в газетах об этом пишут, что выселение евреев из деревень в конце концов остановят, да только что с того? Это будет хорошо для тех, которых еще не выселили, — и кончено дело! Коли так, говорит он, Шая-Довид то есть, следует прикинуться ничего не знающими и как можно быстрей пробраться обратно в деревню, а там первое время прятаться от урядника, от мужиков-то прятаться им не надо, и так до тех пор, пока не выйдет закон, что выселение прекращено, и тогда они, Шарогродские то есть, смогут показаться и уряднику. С другой стороны, урядник станет ведь утверждать, что он их сам выгонял? Так на этот случай тоже есть совет: подмазать… Большое дело, урядник! Что он, губернатор, что ли?

В общем, они не стали возражать — раз сват советует! — и потихоньку уехали в деревню, не все, только отец, Енкл Шарогродский то есть, с двумя зятьями, Мотлом и Меером, потому что, если бы все сразу поехали, вся компания, это бы слишком бросалось в глаза. В деревню они приехали крадучись, ночью и тишком пробрались в свой дом, свет, конечно, зажигать побоялись, чтобы, не дай Бог, никто не увидел, что в доме светло, и хотели было лечь спать, но в доме было, верно, холодно как в псарне, и они решили так: растопим печь — пойдет дым из трубы, а тут как раз урядник, заметит он дым из трубы, подумает: в чем дело?.. Взяли они жаровню — уж не знаю, в чью голову пришла эта мысль? — насыпали угля, развели огонек и стали греться. И, как следует согревшись, заснули, а как только заснули, так сразу угорели — и привет…

Можешь себе представить, Мендл, что тут у нас до сих пор творится. Весь город вне себя! Кипит как в котле! Как ты думаешь, когда мы об этом узнали? Только сегодня утром. Как раз из твоей газеты. Я только удивляюсь, почему в своем последнем письме ты мне ничего не написал об этой истории. Турок тебе, верно, больше свояк, чем родня моего папы?

В общем, узнали мы обо всем из твоей газеты, и о том, как нашли всех троих, то есть Енкла Шарогродского с его зятьями, около жаровни уже мертвыми, и о том, как их привезли в Дубно, и о том, какие у них были похороны. Все Дубно пришло! Рыдания, пишут в газете, стояли такие, каких не упомнят со времен Кишинева…[222] Но что с того? Хана-Мирл, бедняжка, чуть с ума не сошла. Рвалась в Дубно, ее не пустили. А он сам, Шая-Довид то есть, краше в гроб кладут: кой черт, дескать, понес его давать советы? Не может в себя прийти, ему теперь досталась изрядная ноша — вдова с целой кучей сирот. И поделом, не имей такой подлой привычки давать советы!..