Менделеев

Дмитрию Ивановичу конечно же хотелось получить место в академии, чтобы, с одной стороны, ощутить признание своих заслуг, а с другой — снять с себя многолетнюю лекционную нагрузку. Но он не мог не понимать, что «солидно устойчивые в объекте занятий» академики совсем не жаждут заполучить его в свои ряды, а если вдруг и впустят его в стены академии, то ему там нечем будет дышать. С этим и была связана его несколько двусмысленная реакция на предложение баллотироваться: не отказываясь официально от предложения Бутлерова, Менделеев в то же время не демонстрировал явной в нем заинтересованности. Будучи способным расстроиться по малейшему поводу, он обладал также умением сбалансировать свое душевное состояние. В этот раз его точкой опоры стало сформированное постфактум убеждение, что он и не хотел в академики. Но отделаться от чувства неловкости ему все равно не удавалось, поскольку чуть ли не вся ученая, а пуще того неученая публика бросилась с сочувствием влагать персты в его свежую душевную рану. 5 декабря коллеги по университету дали Менделееву «утешительный» обед в ресторане «Эрмитаж» на Васильевском острове. Этим можно было и ограничиться, но нет — пошла губерния писать, жалеть и негодовать. Количество писем и телеграмм с выражением сочувствия Менделееву и гнева в адрес «тевтонов» превысило все мыслимые пределы. Направлялись они главным образом в адрес Русского физико-химического общества (с января 1876 года химическое и физическое общества были по предложению Менделеева объединены), которое и само готовило в это время протест, подписанный почти всеми его петербургскими и иногородними членами, за исключением Ф. Ф. Бейльштейна — того самого, которому Дмитрий Иванович в свое время передал свое место в Технологическом институте. «Все мы чувствуем потребность, — написал по этому поводу Бейльштейн, — высказать нашему товарищу уважение и сочувствие. Для этого самая удобная форма — адрес, в котором глухо говорится, что хотя нашлись лица, которые считают Д. И. недостойным высшего научного положения, но мы — химики, и потому более компетентные судьи, нежели кто-либо, находим, что Д. И. между нами есть передовой ученый». Впрочем, эти строки не были выражением трезвого взгляда на поднятый шум. Всё объяснялось тем, что Бейльштейн в скором времени был намерен сам выступить в роли кандидата в академики.

Д. И. Менделеев 18 декабря 1880 года был единогласно избран почетным членом Российского физико-химического общества. Взволнованное письмо пришло от группы профессоров Московского университета. «Ваши «Основы химии», — писали они, — стали настольного книгою всякого русского химика, и русская нация гордится трактатом, не имеющим себе равного даже в богатой западной литературе».

Но если коллеги Менделеева хотя бы знали, что и почему их не устраивает в решении академии, то выступления в стиле «доколе?!» и фельетонная пальба, задавшие тон большой и длительной газетной кампании, носили, увы, обиженно-националистический характер: «Поневоле является догадка, что неизбрание г. Менделеева, как и г. Сеченова, было обусловлено просто их национальностью»; «…Русское общество вправе спросить: для чего существует русская Академия наук? Для того ли, чтобы быть местопомещением выписных бездарностей, о существовании которых не подозревает ни один образованный русский человек?»; «Нужно постановить, что академиками могут быть только русские ученые. Зачем нам, русским, нерусские академики?» и т. п. Ф. М. Достоевский предлагал создать на пожертвования «вольную Академию наук для русских ученых». Газета «Голос» выступила с немедленно подхваченным почином собрать деньги на премию имени Д. И. Менделеева. Дмитрий Иванович тут же попросил отложить подписку или хотя бы присуждение премии его имени до его смерти. На февральском заседании физико-химического общества редакция «Голоса» передала обществу 3565 рублей.[43]