Менделеев

Много лет спустя, внучка ее, дочь «благоразумной Катеньки», Екатерина Ивановна, писала о ней: «Вообще можно сказать, что судьба Марии Дмитриевны была глубоко трагична. Все в жизни ее выходило наперекор ее желаниям. Она страстно любила и старательно воспитывала свою первую дочь, — та умирает 14 лет от скоротечной чахотки. Она надеялась, что старший сын ее получит прекрасное образование в Москве, — тот так повел себя, что пришлось его взять домой. Она любила фабрику, природу, жизнь в деревне, свое дело, — для воспитания мальчиков надо было все оставить и уехать в город. Она любила и ценила вторую дочь свою «благоразумную Катеньку», как она ее называет, и радовалась ее семейному счастью, но ее трудовые обязанности не позволяли ей ездить повидать любимую дочь, доброго зятя и внуков. Она целых четыре года не могла собраться к ним. Старшая незамужняя дочь ее, горячо любимая даровитая Полинька, фанатично отдается религии, отшатывается от матери и гибнет. Наконец, Вениамина своего, своего Митеньку, везет она на последние деньги в Петербург и устраивает учиться, — и то неумолимая смерть не дает ей хотя взглянуть и порадоваться на плоды трудов своих по воспитанию сына».

Но разве это все, что можно сказать о печальной судьбе этой замечательной женщины, всю жизнь положившей на семью и материнство? Легко ли проходили смерти пятерых ее детей, умерших в младенчестве, легка ли ей была трехлетняя слепота мужа и смерть его. Какие нужны были душевные силы, чтобы побеждать все препятствия, подавляя горе, не потерять энергию, поставить на ноги всех до последнего из детей своих? Сто лет назад женщина, прикованная всеми предрассудками к семейному очагу, не могла безболезненно решиться на такую ответственность, на которую решилась Мария Дмитриевна. В Сибири женщины, заправлявшие делами, не редкость, но за ними бывали нажитые кем-то до них капиталы, кредиты, была фирма. Мария Дмитриевна своими руками из четырех стен пустого завода создала дело, не мечтая о богатстве, но сознавая, что без этого ее дети будут голыми, босыми и никому ненужными неучами. «Я в течение 10 лет приносила фабрике в жертву мое спокойствие, мое здоровье, мои материнские радости и питаюсь теперь горькими плодами суетного тщеславия» — писала Мария Дмитриевна в одном из писем. При всей своей хозяйственности, она все же была чужда фабрике. Но дело приходилось вести, потому что помощи неоткуда было ждать. Все что сделала Мария Дмитриевна, было за счет собственных сил, труда, понимания жизненного долга.

Обычно мужчине сопутствует образ отца; равняясь по нему или отталкиваясь от него, мужчина ищет своих путей. У Дмитрия Менделеева было иначе: на всю жизнь остался для него священным образ матери, и много лет спустя, посвящая ее памяти «Исследование водных растворов по удельному весу», он пишет: «Это исследование посвящается памяти матери ее последышем. Она могла его вырастить только своим трудом, ведя заводское дело; воспитала примером, исправила любовью и, чтобы отдать науке, вывезла из Сибири, тратя последние средства и силы. Умирая завещала: избегать латинского самообольщения, настаивать в труде, а не в словах, и терпеливо искать божескую или научную правду, ибо понимала, сколь часто диалектика[3] обманывает, сколь многое еще должно узнать, и как при помощи науки, без насилия, любовно, но твердо устраняются предрассудки и ошибки, а достигаются: охрана добытой истины, свобода дальнейшего развития, общее благо и внутреннее благополучие. Заветы матери считает священными Д. Менделеев».

Со смертью матери Дмитрий остался совершенно один, так как вслед за матерью умерла и сестра его Лиза. Можно представить себе, что почувствовал юноша, почти мальчик, оставшись один лицом к лицу с жизнью, — мальчик, у которого в прошлом, в детстве, большая, шумная и дружная семья, любящий отец, заботливая, нежная мать… Все беды, все смерти, такие частые в этой семье, когда-то отстранялись от него ласковыми руками. Теперь он остался один в чужом городе, среди чужих людей, потеряв последних близких. Такой жизненный перелом не мог пройти безболезненно, не мог не оставить следа на всю его последующую жизнь. В это-то время, в шестнадцать лет, у него складываются последние черты характера, слагается понимание собственного призвания, целей, задач. Детство кончилось, он очутился один не только в Петербурге, но и во всем мире — оставшиеся в живых братья и сестры были далеко, обзавелись своими семьями и никак не могли влиять на его судьбу. Дмитрию не на кого было рассчитывать в дальнейшем, кроме себя, кроме как на свою голову, на свои руки. Он не растерялся: детство дало ему многое, что можно было приложить к жизни. С детства он видел человеческий труд, положенный на борьбу с природой, на стойкое выполнение своих обязанностей. Видел он и простое отношение к работе, не как к проклятью, а как к постоянному жизненному долгу. Все это вместе с честным именем и званием разночинца было наследством, оставленным матерью своему любимцу, который отныне не имел другого дома, кроме Педагогического института.