Мене, текел, фарес

          Удивительно, что Анна, выказывая решимость покрестить Стрельбицкого любой ценой — хоть мертвого, при этом еще и волновалась о том, чтобы это все было «метафизически чисто». Чтобы все было — по-настоящему. Не противоречило бы церковным канонам. И чтобы этот священник был не какой-нибудь там самосвят-самозванец.

          — Понимаешь, — вдруг сказала она, — все-таки обязательно надо туда пойти и удостовериться в метафизической чистоте! Никакой самодеятельности нам здесь не нужно.

          На следующий же день мы отправились к этому иерею, отцу Петру, по фамилии Лаврищев. Кое-что я уже о нем слышала от моего духовника отца Ерма. Отец Ерм очень интересовался всем новым, а этот отец Петр, судя по его рассказам, именно что вводил всякие новшества. Слыл он, вроде, за реформатора. Но в чем состояло это реформаторство, мой духовник не ведал.

          Даже просил меня уже несколько раз:

          — Вы же там рядом. Пойдите и посмотрите, что да как. А потом расскажете.

          Вот и пробил час выполнить просьбу моего духовника. Служил отец Петр в Рождественском монастыре, в центре Москвы.

          Вошли в церковь. Везде стульчики, табуреточки. Прихожане стоят цепочкой, держась за руки… Все, как один, крестятся и кланяются, также разом и опускаются на сидячие места. Все четко, дисциплинированно. Все свои. Нас сразу отметили как чужаков и спросили:

          — Вы откуда такие? К кому?

          Анна говорит:

          — Мы к отцу Петру Лаврищеву. По важному делу. Чрезвычайной важности.

          — А, — сказали, — раз по важному, тогда оставайтесь. А то мы проявляем бдительность, потому что мы здесь во вражеском стане. Кругом враги.

          — Да уж, — вздохнула Анна, — много развелось воинствующих атеистов….

          А ей говорят:

          — Да нет, атеисты — пусть себе будут, они нас не трогают, а наш противник — это твердолобое косное тупое Православие. Все ходят строем и в ногу. А у нас не так. У нас — личности. У нас — реформы. Дух дышит, где хочет. А не там, где церковное начальство приказывает. За это нас гонят. И мы не всех сюда пускаем. Могут быть провокации…

          — Мы не такие, — с достоинством ответила Анна, поправляя шляпку.

          Больше нас никто не трогал.

          После службы она подошла к отцу Петру, представилась, сказала о Стрельбицком, он приветливо закивал:

          — Как же, читали книги вашего мужа, знаем, знаем. Понятно, что не желает креститься в церкви. Она стала такая обрядовая, ритуальная. Очень много в ней ортодоксов. Он прав — дурновкусие, магическое отношение к таинствам. Ну что ж, я его покрещу.

          Анна была в восторге. Она так в этом и призналась:

          — Хотя я — человек сдержанный, нелицеприятный, но от вас я в полном восторге!

          Наговорила ему кучу комплиментов. Видно было, что он польщен.

          — А знаете, — вдруг сказал он, — у нас община интеллигентная, элитарная. Я бы хотел вас приобщить к ее жизни. Приходите сегодня к нам на агапу.

          — На что, на что? — переспросила Анна.

          — На агапу. Агапой назывались в Древней Церкви священные братские трапезы, совершавшиеся после литургии. Потом эта традиция отмерла, но мы находим ее прекрасной. Чин агапы, — пояснил он, — предполагает собрание церковных единомышленников, желающих восполнить до меры совершенства полученные ими евхаристические дары. Такая вечеря любви, которая приобретает у нас смысл восьмого таинства, восполняющего недостаток благодати… Она упоминается еще в послании апостола Иуды. После приобщения на ней мы вкушаем духовные просфоры — читаем друг другу стихи, рассказы, поем песни. Может быть, вы еще не все про нас поймете, но почувствуете дух. И мужа вашего возьмите. Он сразу успокоится — народ у нас вполне светский, высококультурный, наверняка он найдет среди наших прихожан каких-нибудь своих знакомых, почувствует себя в своей среде.

          Анна была в возбуждении:

          — Ах, именно эта «своя среда» может выйти ему боком. Он скажет: своя среда — брр, какая скука! Нет уж, Стрельбицкого оставим пока в стороне, а мы появимся на агапе с подругой!

          Честно говоря, отец Петр вовсе не пришел в восторг от такой замены. Он попытался возразить:

          — У нас агапы только для посвященных…

          — А она и есть самая посвященная! Она богословием увлекается. С монахами ведет диспуты. Она к старцам ездит. Она с игуменом Ермом в дружбе, известным иконописцем…

          И я поддакнула:

          — Отец Ерм очень интересуется вашей деятельностью.

          Услышав об отце Ерме, Лаврищев смирился. Окинул меня проницательным оценивающим взором, развел руками:

          — Ну раз уж она так к нам стремится…

          Когда мы вышли, Анна воскликнула:

          — Он просто очаровательный! И эти таинственные агапы… Это же то, что нам нужно! Пойдем на разведку и найдем, с какого конца запустить к отцу Петру моего Стрельбицкого.