Менеджмент по-спартански. Железная воля

Когда кто-то спросил, почему спартанцы передают свои поля илотам, а не заботятся о них сами, Анаксандрид ответил: «Ведь мы приобретали наши земли, тоже заботясь не о земледелии, а о самих себе».

* * *

Другой человек спросил его, почему на войне спартанцы не боятся опасности. Анаксандрид сказал: «Причина в том, что мы уважаем жизнь, но не боимся за нее, как другие».

* * *

Анаксандрида спросили, почему геронты разбирают дела о смертной казни много дней и оставляют даже оправданного обвиняемого под судом. Царь ответил: «Много дней они судят потому, что в этих делах судьи, совершившие ошибку, уже не смогут ее исправить; обвиняемого же оставляют под судом потому, что по этому делу могут еще вынести и более правильное решение».

Демарат, спартанский царь из рода Еврипонтидов, правил с 515 по 491 г. до н. э

Так как Оронт[15] высокомерно обращался с Демаратом, кто-то заметил: «Сурово обращается с тобой Оронт, Демарат!» На что тот ответил: «В этом нет ничего худого: вредят те, кто с тобой ласков, а не те, кто говорит с тобой неприязненно».

* * *

Когда Демарата спросили, почему спартанцы подвергают бесчестию бросающих свой щит, а тех, кто теряет шлем или панцирь, не наказывают, он ответил: «Шлемы и панцири носят ради собственной безопасности, а щиты прикрывают боевые порядки».

* * *

Слушая музыканта, Демарат сказал: «Мне кажется, он неплохо делает свое пустейшее дело».

* * *

На каком-то совещании Демарата спросили, объясняется ли его молчание глупостью или ему не хватает нужных слов. Он ответил: «Только дурак не умеет попридержать свой язык».

* * *

Как-то Демарата спросили, почему он, царь, был вынужден бежать из Спарты. «Потому, — ответил он, — что законы там сильнее, чем я».

* * *

Когда один из персов отложился от царя, Демарат уговорил его вернуться под власть своего государя. Так как царь все-таки намеревался казнить этого перса, Демарат сказал ему: «Позор ляжет на тебя, о царь, если, пока он был твоим врагом, ты не сумел наказать отступника, а теперь, когда он стал твоим другом, ты убьешь его».

* * *

Отвечая какому-то царскому прихлебателю, потешавшемуся над его изгнанием, Демарат сказал: «Не стану спорить с тобой, приятель, ибо я действительно сбился с жизненного пути».

Зевксидам, царевич из рода Еврипонтидов, начало V в. до н. э., когда Спарта принимала участие в отражении персидского нашествия

Когда Зевксидама спросили, почему в Спарте не записаны законы о военной доблести и юношей не знакомят с ними, тот ответил: «Потому что юношам полезнее видеть воочию военную доблесть, чем знакомиться с ней из писаний».

* * *

Какой-то этолиец утверждал, что для людей, способных к подвигам, война лучше мира. «Клянусь богами, — воскликнул Зевксидам, — это не так! Людям, о которых ты говоришь, смерть лучше жизни».

Клеомен, сын Анаксандрида, спартанский царь из рода Агиадов, правивший в эпоху наступления персов на Грецию

Клеомен, сын Анаксандрида, утверждал, что Гомер был спартанским поэтом, а Гесиод — илотским, ибо первый наставляет, как повелевать, а второй — как заниматься сельским хозяйством.

* * *

Послы с острова Самоса убеждали его начать войну с тираном Поликратом и говорили очень долго. «Начало речи, — перебил он, — я не запомнил, поэтому середину не понял, конец я не одобряю».

* * *

Некий пират совершал набеги на страну. Когда его поймали, он стал объяснять: «У меня не было продовольствия для моих воинов; вот я и стал отбирать его у тех, кто им владел, но не хотел отдавать добровольно». На это Клеомен сказал: «Короче говоря, ты разбойничал».

* * *

Услышав, как какой-то негодяй бранит его, Клеомен сказал: «Не для того ли ты постоянно всех поносишь, чтобы мы оправдывались и не находили времени поговорить о твоей собственной зловредности».

* * *

Когда кто-то из граждан сказал, что хорошему царю всегда и во всем следует быть кротким и сдержанным, Клеомен согласился с этим. «Но не до такой степени, — сказал он, — чтобы его стали презирать».

* * *

Терзаемый тяжелой болезнью, он стал прислушиваться к разного рода целителям и прорицателям, на которых раньше не обращал внимания. Кто-то выразил удивление этой перемене. «А чему удивляться? — сказал царь. — Ведь я теперь не тот человек, каким был когда-то; а став другим человеком, я уже по-другому и думаю».

* * *

Когда какой-то софист долго разглагольствовал о мужестве, царь рассмеялся. «Почему, Клеомен, ты, спартанский царь, смеешься, слушая, как человек говорит о мужестве?» — спросил софист. «Я поступил бы так же, чужестранец, — ответил царь, — если бы о мужестве заговорила ласточка, а вот если бы говорил орел, я бы слушал со всем вниманием».

* * *