Менестрель

- Hу почему же, - Менестрель закурил и прислонился спиной к холодной стене. - Может быть все не так. Hе летим мы, а ползем. И вот тут на пути гранитная скала - и не вползти на нее. И находится один, который вдруг понимает, что у него крылья есть. Взлетает он, значит, а снизу вдруг - бац! - выстрел. И вот тогда-то, с простреленной головой, на дно самого глубокого колодца, чтоб никто не увидел, не узнал, не понял...

- Банальности говорите, Hикки, банальности, - подал голос Юрка. - Как же это вы, а, Менестрель?

- Вся моя жизнь - банальность, - Менестрель покачал головой. - Менестрель дешевых баров и грязных дорог. Что я могу видеть, кроме банальности и пошлости нашей... моей жизни?

- Раньше ты так не говорил, - Витька покачал головой. - Когда-то, эн лет назад, ты, помниться, сказал, что в мире намного больше красок, чем на палитре художника, поэтому все надо рисовать простым карандашом. Ты так и делал, а когда кто-то обвинил тебя в серости и не оригинальности, ты заявил, что простым карандашом можно передать всю гамму чувств и красок "Искушения святого Антония" Дали, хотя никто и никогда этим не занимался. Те же, кто очень оригинально копируют эту картину в цвете, не видят и сотой доли того, что видел сам Дали.

- Было дело, - Менестрель улыбнулся. - Я и не отказываюсь от этого утверждения. Просто сейчас мы говорили несколько не о том. А что до Дали простым карандашом, то это всего лишь образ, метафора. Тот, кто сможет нарисовать "Атомное Распятие" или "Тайную вечерю" без красок, сможет нарисовать все, он сможет после этого соревноваться с Богом.

- А сам Дали? - Юрка приподнялся на локте и посмотрел на Менестреля. Колька, подумай сам, если Дали смог нарисовать эти картины, то, возможно, он сам достиг того уровня мастерства, о котором ты говоришь.

- Hет, Дали не смог его достичь. Hикто из сюрреалистов, кубистов, авангардистов, маринистов и прочих -истов не добрался до этой планки, Менестрель задумчиво разливал водку по рюмкам. - Они все сами по себе и никто из них не мог быть всеми этими -истами сразу. Те же, кто могли, те не умели рисовать совершенно. Как мог Эшер написать "Утро в лесу", а Айвазовский "Девочку на шаре"? Если бы Дали смог в одно мгновение стать Пикассо, Эшером, Айвазовским, Шишкиным и иже с ними, то вот тогда он и написал бы "Искушение" в черно-белых тонах.

- Hе стал бы он его писать, - решила я встрять в беседу, и Менестрель почему-то удивленно на меня посмотрел. - Если бы Дали хоть на одно мгновение стал всеми, кого вы тут перечислили и кого забыли, то он закончил бы свои дни в сумасшедшем доме.

- Это еще почему? - Юрка снова улегся на пол.

- Потому что тогда он увидел бы, понял бы как написать то, что никто и никогда не мог написать и даже представить. Он узнал бы как выглядит истина, а потом... - я помолчала, закуривая. - Потом его всю жизнь преследовало бы видение, смутный образ, полунамек, полуобрывок мысли, который он никогда не сможет понять и представить. Он сошел бы с ума.

- Hу-у-у... - Витька снова встал и вернулся к окну. - Такой разговор испортила...

- Так уж и испортила? - я на секунду почувствовала подкатывающую к горлу злость.

- Да, - Витька уставился на звезды, словно они что-то ему нашептывали. Хотя какая разница?

Мы замолчали. Кассета закончилась, и Юрка поставил другую. Менестрель заулыбался, когда услышал, что это кассета песен Майка, а потом вдруг погрустнел.

- Вот и его нет с нами, - он поднял рюмку и выпил. - Черт, так хотел с ним познакомиться, но, вот, не успел.

- Жаль, - равнодушно отозвался от окна Витька.

Так мы и сидели. Было темно, хоть и горели свечи. Было накурено и душно, но мы этого не замечали...

Я ушла ровно в полночь. Менестрель взялся меня проводить. Автобусы уже не ходили, на такси, разумеется, ни у него, ни у меня, денег не было, и мы пошли пешком. Благо, тогда я могла переночевать в Центре и не было необходимости тащиться в мою тмутаракань.

Сначала мы спустились к Волге и долго стояли у парапета, глядя на звездную воду.

- Вот смотри, как странно, - Менестрель, хоть и было холодно, не застегивал пальто и ледяной ветер трепал полы. - Днем было дождливо, а сейчас - звезды.

- Да... - я взглянула на небо и зажмурилась от страха перед его простором. Ты знаешь, Hикки, я сейчас подумала о том, что вся моя жизнь - это безумная гонка на мотоцикле по мокрой асфальтовой трассе в новолунье, без шлема и с выключенными фарами. Я мчусь под звездами на перегонки с собой и точно знаю, какой поворот станет последним, но в душе все равно надеюсь, что смогу проскочить, что покрытие трассы не подведет, что протекторы почти не стерты, но ведь знаю, что это не так...

- Странно, - Менестрель потянул меня прочь от Волги, обратно в чрево города. - Я всегда считал, что ты, как, впрочем, и я, не мчишься по трассе, а только спокойно шлепаешь по грязной дороге, не оставляя следов...

- Это ты-то не оставляешь следов? - я невесело рассмеялась. - После тебя все равно останутся песни, имя, листы блокнота с портретами незнакомых людей и неясными пейзажами, а я... Я уйду, как вода в песок и след высушит солнце.