Менестрели в пальто макси

Сойдя с холма, гуськом промаршировали в парк Серейкишкес. Там, где некогда красовался популярный дансинг «Сарай», мы откололи чарльстон, похлопали в ладоши и прокричали: «Twist again». Покидались каштанами там, где когда-то гремел тир ДОСААФ. Сами над собой посмеялись близ руин Комнаты смеха. Потом разделили арбуз. Его сок и семечки разлетались там, где в свое время несколько ныне знаменитых поэтов учинили физическую расправу над бригадиром советских критиков Пятрасом, отнюдь не классиком. Сок и семечки разлетались, обращаясь в культурный слой.

В аудитории номер семь, где некогда наш коллега Людвикас сложил «Оду Транзиту», мы присели на подоконник. Ода, ее дух, реяла в воздухе. И мы сказали: о, да! Вспомнить - и то приятно. Она получила высокую оценку. Премию Баварского ландтага, малый янтарный приз братьев Диргел, исключение из alma mater с волчьим билетом и два года вольных строек. Людвикас зачитал ее вслух. К сожалению, она оказалась далекой от совершенства и наивной, однако несколько поседевших юношей сумели возбудиться и здесь же, на черных лавках, они еще раз доставили удовольствие ненасытимой Долорессе Луст, американской шпионке... В седьмой аудитории... На черных партах... Под портретами Миронаса, Валкунаса и Мицкуса (завхоза)...

В ближайшей парикмахерской, в знак протеста против приказов давно несуществующей военной кафедры и полковника Степы Степанова, мы все остриглись наголо. Долоресса Луст солидарности ради сбрила свой снопик.

Ликуя, поспешили мы в «Литературную светлицу», место вечного успокоения. Былое место успокоения. Теперь мы скинулись по две с половиной тыщи и получили отдельный столик в центре. Хотя в зале не было ни одного живого или полумертвого литератора, наши бритые затылки внушали робкое почтение. Никто нас не выгнал.

Там, где некогда гудел бар, мы возложили венки из еловых веток и побегов спаржи. «Павшим в неравной схватке поэтам и прозаикам» - было начертано на траурных лентах. И мелким шрифтом: «Мы за вас отомстим! Мы будем пить за вас!».

Безмолвно вышли мы, унося черные зонты и мертвецки пьяную Долорессу Луст. Она еще выкликала: «Мусса! Мусса». А по проспекту в полной боевой форме дружно печатали шаг полицейские подразделения нашей древней alma mater, гарцевала конная гвардия. Долоресса умолкла.

Тогда я вспомнил о Броде через Вилию между Дворцом Слушки и Вытрезвителем. Решили недолго думая переправиться на Другой Берег. Над нашими головами со скоростью крейсера совсем низко пронеслись души знаменитых профессоров. Выйдя к Реке, мы снова построились.

Вода оказалась совсем не холодной. Когда мы забрели по горло, хватились Долорессы Луст. По течению плыла лишь ее черная шляпка... Оказалось, никакого Брода давным-давно нет. Как нет Пивного Ларька, Сарая, Комнаты Смеха, Тира, Военной Кафедры, Зарембы, Стуоковки⁷, что и говорить! Но мы все равно шли дальше. Даже когда по течению одна за другой поплыли наши черные шляпы, мы знай брели да брели под водой... Может, вернуться? - прошептал мне коллега Франц Теодор М. Я лишь покачал своей уже мертвой головой - боясь захлебнуться: н-е-е-е... Ведь Другой Берег совсем рядом. Всего пара шагов под бурлящей водой. Если мы не пойдем, кто покажет то место, где когда-то пенился Пивной Ларек? Лощинку, где Канатоходец так лихо провел дефлорацию нашей Долорессы?

Коллега вздохнул, сделал шаг, и его шляпа понеслась вниз по течению. Я вдохнул ила и двинулся следом за ним. На Другом Берегу, на Лавке Душ, о чем-то жарко споря, нас ожидали наши верные друзья.

1991

Пикник на взморье

История нравов

Людоеды прибыли на взморье на двух больших «Икарусах» выпуска 1960 года. Автобусы поставили так, чтобы они хотя бы отчасти заслоняли северный ветер, и высыпали на белый, как сахар-рафинад, пляж. Кучка мужчин немедленно отправилась в ближний лесок - засверкали топоры, один за другим стали ложиться стволы. Мужчины обрубили сучья, бревна отволокли на берег и развели огромный костер. Женщины выгружали из транспорта мешки с пряностями, закопченные котлы, катили бочонки с вином, расстилали облезлые шкуры для лежанок под открытым небом.

Костер взметнулся ввысь, его черный дым смешался с низкими кучевыми облаками, и тогда разгорелось ясное, почти белое пламя. Кто-то сверху бросил охапку свежесрубленных веток с хвоей - пламя чуть утихло. К дюнам поползли змеистые зеленоватые, багровые и фиолетовые клубки.

Из-за туч проглянуло солнце. Людоеды разделись до пояса, а некоторые вовсе догола - от костра валил нестерпимый жар. Они развели костер не тепла ради - днем этот дым мог привлечь суда, следовательно, и свежее мясо. Поэтому они усердно тащили бревна, швыряли их в костер, а вождь -рыжекудрый великан с гнилыми зубами - все требовал поддерживать огонь и не жалеть топлива.