Менестрели в пальто макси

Ты помнишь ли черемухи цветенье
Над сонною, над тихою рекой...

Подходяще. Очень даже годится. Интонация! Надо лишь дождаться сумерек. Тогда уж. Лирические шансоны. Гребенки и гитара. Без смеха.

- Обождите, ребята! - кричу им. - Загляну проверить, имеется ли маэстро в своей берлоге. Покараульте пиво.

Все складывается как нельзя лучше - маэстро на месте. Задыхаясь, спешу обратно во двор, а они уже, гляжу, став полукругом, взявшись под руки, медленно покачиваются и тянут мощно и мрачно:

Придет весна,
Вернутся птицы!
Но не вернуть твою любовь!

- Прекрасно! - откликаюсь я. - Но хотелось бы чего-то зазывного...

Они переглядываются многозначительно, шепчутся, затем:

Я жду под березой в родимом краю,
Ты жди под березой, - сказала тогда.
Я жду, заглушая боль и тоску,
Когда ты придешь сюда.

Каждый год береза зеленеет,

Иней кудри вдруг посеребрил.
А любовь пылает все сильнее,
Словно прибавляет сил...

Я остолбенело уставился на их черные локти. Эх, распотешу твою гордую душу, любимая! Гряньте, друзья, дальше! Продолжайте! Певцы переводят дыхание, меняются местами. Теперь Максимилиан в центре, а «Гриф» переходит на задний фланг к прыщавому. Глубокий вдох.

Ярко цветы орхидеи
Цветут за далеким окном.
Я вспомню, как очи горели,
Когда мы гуляли вдвоем.

Любовь, ты меня не покинешь,

В какой бы я ни был стране.
Пускай отцветут орхидеи -
Я верен, я верен тебе.

И эта подходит. Как раз то, что надо. Ого, я знаю, многие не поверят, что эти менестрели, трубадуры, — просто подвыпившие бездельники, орут пошлые песенки. Нет, драгоценные, нет! Надо услышать самим. Надо, чтобы стоял золотой, а потом пасмурный сентябрьский денек, чтобы с кровли шорной мастерской стекали печальные капли дождя и чтобы рядом с полукругом поющих менестрелей стояли три ящика с янтарным пивом. Это обязательно. А мне и без всякого антуража нравится, как они поют, о милейшие полутрупы. Бархатный басок того, с пеликаньим носом, дискант прыщавенького, гибкий, успешно миновавший мутационные ухабы альт Максимилиана. А вокруг такие естественные, непринужденные декорации - мокрые листья, вымощенный булыжником двор, поднятые воротники пальто и ржавые водосточные трубы. На предполагаемом заднике — Красное Обнажение и балкон -так близенько. Там ломает белые руки прекрасная Доротея-Лаура, моя возлюбленная, и мне чудится, я уже слышу ее нежный голос и шорох ресниц... Все так замечательно подогнано одно к другому - черные пальто, драматичная, леденящая кровь мелодия и меланхоличный шелест дождя. Неповторимо! Слеза или то капля дождя сползает по твоей щеке? Бенефис на городской окраине. Убьешься, до чего трогательно. Милосердия, взываю я, а его и нет, милосердия этого. А вообще - всего вдоволь? Заречье. Когда-нибудь сюда доберутся небритые киношники с лицами бухгалтеров и гениев - будут искать заглохшие колодцы, грязных облезлых кошек, пьяниц с зажатыми в кулаках «перышками» - и всё найдут. Но никогда не увидят менестрелей в пальто макси, исполняющих такие до обалдения прекрасные песни. Под открытым небом, близ горы Каспара Бекеша, под аккомпанемент губной гармошки и щербатой гребенки. Viola d'amore и viola da gamba. Кто это, кто такие? Вы что, забыли? Лирики и делирики. Национальный продукт. Мирные граждане Бангладеша. Их разыскивает милиция. Они умрут под забором. Гримасы буржуазного мира. Их нравы. А тут по рыжей, еще живой траве извергается лопнувшая труба. Плывут детские игрушки, старые матрасы. Ужас - а они поют! Дождь стекает по их впалым щекам, капает с черных полей шляп, впитывается в рыхлую ткань пальто. Кошачья или собачья кровь на мостовой, а они поют. Может ли быть что-нибудь более печальное, более величественное? Сумеешь ли ты понять, моя дорогая?

Ладно, ребята, говорю, все отлично, пошли! Придем, отогреемся, обсохнем и - под балкон! Я покажу, где, это недалеко. К тому времени и стемнеет порядком, глядишь, и дождик уймется. Ну-ка, вперед!