Менестрели врать не будут

Попугаиха – это местное прозвище Иветты Альбертовны Попугаевой. Как появилась в населенном пункте довольно далеко от Африки такая экзотическая русская фамилия, доподлинно неизвестно.

Прозвище подходило к его хозяйке за любовь к ярким одеждам, совершенно не сочетаемых друг с другом расцветок, за болтливость. Если где-то в обществе появилась Попугаиха, то уже никто слова в разговор не вставит, – это монолог, который прерывать нельзя, иначе она может обидеться.

А обижать Иветту – вредить себе, потому что язык у нее такой злой, что стоит ей о чем-то сказать, как оно тут же материализуется. Но к колдунам себя не причисляла, и даже обижалась, когда кто-нибудь намекал на это.

Её стали побаиваться и при ней лишнего слова не говорить, только бы не обидеть, а открыто конфликтовать вообще боялись из чувства собственного самосохранения. Однажды директор клуба захотел ее уволить за то, что высказала своё мнение. Женщина посмотрела на него своим мутным взглядом и тихо спросила:

– А не боишься, что прокляну?

Евгений Викторович разошелся: «Меня своими проклятиями не проймешь! Завтра можешь не выходить на работу!»

Уборщица спокойно сидела дома, пока не прибежала секретарша:

– Директор просит вернуться.

Оказывается, после разговора с уборщицей, он как засел в туалете, так и не смог с унитаза подняться, чтобы уйти домой. Перепил все таблетки от поноса, вызвал «скорую», сдал анализы, но ничего не помогает. Неделю проходил в памперсах.

Женщина она не гордая, тем более в деревне работа в дефиците, вернулась на рабочее место. И у Дятла странным образом все прекратилось. Теперь он с Иветтой Альбертовной только по имени отчеству и на Вы, сильно боится ее проклятий.

Попугаиха очень любила комплименты относительно её хорошего вкуса. На голове её красовалась шляпа, скорее напоминавшая личную неприязнь: с какой-то плоскости свисали не то обноски, не то объедки, приукрашенные неприглядными искусственными цветами. Это сооружение одновременно притягивало и тут же отталкивало взгляд. Одним словом, смотреть было противно.

– Как ты, Ивочка, элегантно выглядишь, – похвалила Семеновна соседку. Тебе так эта шляпа идет.

– Не говори, – согласилась Иветта. – Мало кто в деревне может понять высокий стиль. Недавно на остановке стоит Трандычиха в платке и фуфайке, как старуха, хотя на год меня моложе, и кости мне моет, мол, я в шляпе на пужало похожа.

– Завидует, – поддакнула Семеновна.

– И то верно, самим шляпу напялить слабо, так на мне отрываются. А того не понимают, что я работник культуры, поэтому должна соответствовать.

В тот день к шляпе прилагался красный пиджак, желтая футболка, зеленое трико с заплатой на коленке и мужские шлепанцы.

– Да, вместо испорченного светофора выставить Попугаиху, – мысленно позлорадствовала Семеновна, но тут же изобразила восхищение, – еще нашлет чего-нибудь.

Рядом с бабушкой крутился, обвязанный за талию веревкой внучок Вовочка. Ангелоподобная внешность совершенно не соответствовала его характеру. У многих первоначально вызывало жалость такое отношение бабки к внуку, но те, кто ненадолго оставались один на один с Вовочкой, вскоре меняли свое мнение, подсчитав убыток, нанесенный ребенком.

Речь идет уже не о сломанной бытовой технике, мебели и посуде, – это мелочи по сравнению с нанесенными травмами по неосторожности. Собаки и кошки при виде маленького Вовочки со скоростью пули прятались подальше. Нет, он не был садистом, но когда пытался погладить кошку или собаку, то обязательно рука оказывалась в смоле или клее, соответственно, животное приходилось брить, как скинхеда.

Или при строительстве домика для собачки замуровал её так, что осталось лишь окошко для глаз. Любимое изречение любознательного внука было: «В принципе, интересно, что там внутри», и в ход шли попавшиеся под руку инструменты или предметы, заменяющие их. Иветте очень сочувствовали. Работы в деревне не было. Дочери и зятю удалось пристроиться в городе, а Вовочку они навещали лишь по выходным.

Внук бегал вокруг бабки пытаясь поймать руками курицу:

– В принципе, откуда у нее яйца берутся?

– Сегодня куда его? – поинтересовалась Семеновна, ругая себя за опрометчивость, а вдруг ребенка предложат ей. Второго раза она не выдержит – до сих пор разрушенное хозяйство восстанавливает.

– В библиотеку или музей. Там они с ним умеют договариваться. Их слушается. Как-то захожу его забрать, а тот уже книжки читает, – похвасталась бабуся.

– Так интеллигенция, надо думать, – сделала вывод Семеновна.

– Ага, – согласилась Попугаиха. – Я тоже с ним как начну интеллигентничать, так он вообще неуправляемый. Куда, паразит, полез? – заорала бабушка на внука так, что вспорхнули со страшным карканьем вороны. – Даже книжку в библиотеке взяла про педагогику, – как ни в чем не бывало, продолжала она. Внук даже ухом не повел. – Так что, считай педагог. Дурак – дураком, весь в зятя, – рявкнула бабуля, дав оценку действиям внучка.

– В кого же еще, – согласилась Семеновна, тоже не любившая своего зятя.

В соседнем доме раздался грохот, похоже, полетели на пол кастрюли и ведра, причем все сразу.