Меня любил Ромео

Мы расстаемся, и я сворачиваю за угол. Останавливаюсь, чтобы перевести дух и успокоить. Где-то здесь находится университет, в котором меня ждут великие умы и великие возможности. И самая главная из них — занять свой разум хоть чем-нибудь. Забить его до основания и не думать обо всем, что произошло в Вероне.

Бенволио

Интересно, как она себя чувствует? Достаточно ли тепло она одета? Удается ли ей поспать, или она мучает себя бодрствованием до глубокой ночи, изучая научные тексты?

Перед отъездом Розалины я попросил ее стать моей женой, но она отказалась. Видит Бог, мое сердце разбилось вдребезги, и был в отчаянии. Но я понял ее. Понял и принял отказ, как и то, что всё-таки я самый непроходимый дурак в Италии.

Нужно было подождать еще немного. Трагедия была слишком свежа, а боль Розалины — слишком глубока.

Но время должно всё исправить.

В письмах Петруччо мне сообщает, что Розалина преуспевает в Падуе, и я не удивлен. Она была обречена на то, чтобы вызывать восхищение и произвести должное впечатление на седых профессоров.

Сама она мне не пишет, и этому я тоже не удивлен. Но всё же мне больно, когда я представляю, что в своем стремлении забыть обо всем, что произошло в Вероне, она заставит себя забыть и меня.

Петруччо также поделился со мной радостной вестью, что Розалина подружилась с его возлюбленной — яркой и необычной девушкой по имени Катарина. Он признается, что эта Катарина — «самое строптивое создание из всех, что видел этот мир», и всё же он обожает ее, а она его.

Я искренне радуюсь за старого друга и тихо страдаю за себя. Розалина… Такая удивительная девушка. Нет, женщина! Не проходит и дня, чтобы я не возносил молитву Господу о ее возвращении.

А пока она не вернулась, я устремляю свои усилия на воспитание двойняшек. Кашель Себастьяна наконец-то ушел. Виолу пытаются научить танцевать, но она упорно предпочитает книги.

Золотые статуи Ромео и Джульетты недавно достроили, и они стоят теперь в центре города. Когда я прохожу мимо, то стараюсь не задерживаться в их тенях, которые падают, как мрачные воспоминания, когда солнце садится над Вероной.

Но воспоминаний не избежать, потому что их слишком много. О врагах. И о друзьях.

Меркуцио навсегда в моих мыслях.

А Розалина навсегда в моем сердце.

Эпилог

Верона, Италия, осень 1597 года

Я задержалась в Падуе дольше, чем рассчитывала. Прошло два года. Обучение шло хорошо, и меня расхваливали на все лады, но эти старикашки скорее провалятся сквозь землю, чем наберутся смелости и присвоят степень женщине. У меня нет в запасе несколько веков, чтобы ждать.

Но, в конце концов, я добилась именно того, чего хотела. Покоя в душе. Понимания того, что мне нужно. Так странно, что пришлось уезжать, чтобы обрести то, что судьба уже сама вложила мне в руки.

Я прибываю в Верону ближе к вечеру, и мое сердце трепещет. Тут всё как было раньше, но всё-таки всё по-другому. Никаких ссор и драк, никакой вражды, что витала в воздухе и грозила обрести физическую форму в новом кровопролитии.

Малиновый лист, первый предвестник осени, плывет перед моим лицом на прохладном ветру. Я иду на площадь через тот самый переулок, в котором жил Меркуцио. И впервые понимаю, что он, вероятно, более, чем кто-либо из нас дорожил бы этим миром. Дружбой между Монтекки и Капулетти.

Два года, проведенные вдали, заставили меня скучать по этому месту. Я немного блуждаю по площади, хотя дневная торговля давно прекратилась. Дом Джузеппы стоит без изменений, и я обязательно навещу ее завтра, чтобы отблагодарить за всё, что она сделала. И чего не сделала.

Мою безмятежность нарушают только золотые статуи Ромео и Джульетты. Несмотря ни на что я злюсь, когда смотрю на них, потому что всё еще считаю, что лучше бы они стояли здесь живыми, а не вылепленными из золота.

Я разглядываю изваяния достаточно долго, чтобы заметить, что это посредственная работа. Нос Джульетты слишком узкий, а подбородок Ромео, хоть и сверкает в закатных лучах, далеко не такой красивый, каким был на самом деле.

Интересно, где он сейчас? Свидимся ли мы еще когда-нибудь? Хотелось бы верить, что да.

Вздохнув, я иду дальше.

С наступлением сумерек я подхожу к дому Бенволио и нахожу его в саду его отца. Он стоит, повернутый ко мне своим прекрасным профилем, и любуется виноградной лозой, которая, как гирлянда, обвивает деревянную беседку.

Он еще более красивый, чем я запомнила. Еще более мужественный, чем был, когда я оставила его. Но сила в его движениях, широта плеч, блеск волос — всё это осталось неизменным. Точно таким же, каким я вспоминала это каждый божий день моего добровольного побега.

Мое сердце начинает биться чаще, когда я на него смотрю. Я не шевелюсь, но Бенволио, должно быть, чувствует мой взгляд и поворачивается.

— Я дома, — тихо говорю я.

Довольно глупое замечание, но это всё, о чем я могу думать.

Бенволио улыбается, и во мне всё сжимается, потому что это самая сладкая и искренняя улыбка, которую я когда-либо и у кого-либо видела. Он поднимает руку и машет мне так, словно меня не было всего несколько дней.