Весь свой магический дурман мой дядя приобрел совершенно бесплатно в публичной библиотеке, из теософско-философско-астрологических и еще всяческих книг. Сам он, однако, верил, что получил его прямо от господа бога. Прежде, до того как он взялся за йогов, это был добрый малый, гуляка, любитель рисовой водки, но когда на него снизошла благодать, он бросил пить. Он говорил, что вкушает теперь напиток более прекрасный чем рисовая водка или что бы там ни было.
— Что же это за напиток? — спросил я.
— Арам, — сказал он, — это есть мудрость.
Так или иначе, он невысоко ставил мистера Стронгфорта и считал его шарлатаном.
— Да нет, он малый ничего, подходящий, — сказал я дяде.
Но дядя разъярился, стал высвобождать таинственные жизненные силы и сказал:
— Я разобью ему голову, чтобы он не дурачил вашего брата, малышей.
— Никого он не дурачит, — сказал я. — Он обещает передать мне все свои тайны за три доллара.
— Послушай, Арам, — сказал дядя Гико. — Он не знает никаких тайн. Он обманщик.
— Ну, не знаю, — сказал я. — Это дело требует проверки.
— Ладно, — сказал дядя Гико. — Это преступление. Но я дам тебе три доллара.
Дядя Гико дал мне три доллара, и я отослал их мистеру Стронгфорту. И вот из Нью-Йорка пришел конверт, набитый тайнами мистера Стронгфорта. Они оказались до странности простыми. Все это я знал и так, но только ленился делать. Весь секрет заключался в том, чтобы вставать пораньше и делать с полчаса разные акробатические упражнения, изображенные на картинках. Потом пить вволю воды, побольше бывать на воздухе, есть свежие, питательные продукты и продолжать так до тех пор, пока не сделаешься силачом.
Я почувствовал легкое разочарование, о чем и сообщил мистеру Стронгфорту коротким вежливым письмецом. Он мне ничего не ответил, и больше я о нем не слыхал. Тем временем я следовал его советам и становился сильнее с каждым днем. Говоря «тем временем», я хочу сказать, что исполнял его советы четыре дня. На пятый день я решил спать, вместо того чтобы вскакивать чуть свет, полошить весь дом и досаждать бабушке. Она просыпалась в полутьме и кричала, что я балбес и что не быть мне никогда богатым. Потом засыпала на пять минут, просыпалась опять и кричала, что коммерсанта из меня никогда не выйдет. Потом опять засыпала, просыпалась и кричала, что у одного царя было три сына: старший — умный, в отца, средний — помешанный на девчонках, а младший — безмозглый, как курица. Вслед за этим она вставала с постели и, пока я делал свои упражнения, во весь голос досказывала сказку до конца.
Сказка обычно призывала меня быть благоразумным и не будить бабушку каждый день ни свет ни заря. Такова всегда бывала мораль, хотя сама сказка могла быть о трех сыновьях царя, или о трех братьях, одинаково богатых и алчных, или о трех дочерях, или о трех загадках, или о трех дорогах, или еще о чем-нибудь в этом же роде.
Все это, впрочем, она говорила на ветер, потому что удовольствия от своих акробатических упражнений спросонья я получал не больше, чем сама бабушка. Мало-помалу я понял, что это сущий вздор и что дядя Гико был совершенно прав в своей оценке мистера Стронгфорта.
Так что я отбросил систему мистера Стронгфорта и обратился к своей собственной, которая в общем сводилась к следующему: не усердствовать понапрасну и сделаться самым сильным человеком в округе без всяких волнений и упражнений. Так я и поступил в дальнейшем.
Той весной школа имени Лонгфелло объявила спортивные состязания: школа против школы, участвуют все до единого.
«Вот где я покажу себя», — подумал я. Я считал, что выйду первым по всем видам спорта.
Так или иначе, постоянные размышления об атлетике превратились в страстное ожидание, которое копилось во мне день и ночь, так что задолго до состязаний я уже сотни и тысячи раз проделал бег на пятьдесят ярдов, прыжки в длину с разбега и с места и прыжок в высоту — и побил своих соперников по всем статьям.
Это страшное внутреннее напряжение, достойное истинного йога, в день состязаний перешло в лихорадку.
Наконец настала минута, когда мне и трем другим атлетам, из которых один был грек, нужно было выйти на старт, приготовиться и бежать. И вот я, зажмурив глаза, рванулся вперед со скоростью, невиданной в истории атлетики.
Мне казалось, никогда еще ни один человек не бегал так быстро. В своем воображении я пробежал пятьдесят раз по пятьдесят ярдов, прежде чем открыл глаза, чтобы убедиться, как далеко позади остались прочие бегуны. Я был ужасно поражен тем, что увидел.
Все три мальчика были на четыре ярда впереди меня и быстро удалялись.
Это было уму непостижимо. Это было невероятно, но это было так. Должно быть, произошла какая-то ошибка, но нет: вот они, впереди меня, и убегают еще дальше.