Меня зовут Гоша: история сироты

Наталка, кстати, появилась у нас внезапно, пришла на замену сумасшедшей «библиотекарше». Была у нас такая питалка выходного дня, которая подрабатывала еще и библиотекарем в баторе. Это была, наверное, единственная воспитательница, от которой мы тащились, когда она на нас орала. Она старалась изо всех сил, воспитывала нас, а мы ржали так, что просто по полу катались. Это было реально очень смешно! Мы всегда приходили к ней в библиотеку в пятницу после учебы за очередной порцией маразма. Причем обязательно нужно было сесть на диванчик – это было самое крутое место, а кто не умещался там, тот страшно переживал. Хотя и на полу было весело. И вот мы рассаживались, а она начинала свое выступление. Каждый раз шаблонно, строго одно и то же.

– Вот ты, Гынжу! – она смотрела на меня. – Скоро выйдешь из детского дома и кем ты будешь?

– Не знаю, – я заранее улыбался.

– Никем!

Я начинал ржать. А она, как ни в чем не бывало, продолжала:

– Ты, Никита! – она переводила взгляд на моего друга и сбавляла обороты. – Ну, ты-то ладно, Никитка. Из тебя, может, еще что и выйдет.

– А вот ты, – она оборачивалась к Димону, – выйдешь отсюда и кем ты будешь?

– Никем? – Дима вовсю развлекался.

– Правильно! Тоже никем!

И так она всех нас перебирала, не забывала никого. Вещала, не обращая внимания на гогот.

– А Сашка, – говорила она, – а Сашка не растет! Не развивается! Так и останешься маленькой среди всех.

Унижала нас, как только могла. Но мы не обижались, а реально угорали, потому что она такую ерунду несла! Всем приписывала хреновое будущее. Тоже мне, Ванга.

Однажды я случайно спалил, как она отчитывала Люську – ту самую, которая «Отсос Петрович». Люська опоздала на два часа – пришла в десять вечера, хотя должна была вернуться в восемь. А я в это время спрятался в игровой у девчат – хотел подглядеть за ней, как она переодеваться будет. Сижу, значит, за креслом, Люська заходит, к ней подбегает другая девочка, Даша, и говорит:

– Люся, Люся, тебя там библиотекарша ищет! Сейчас тебе вообще будет капец.

– Нормально, – говорит Люська спокойно, – я ей все объясню.

Но тут в комнату залетает наша библиотекарша и орет дурным голосом:

– Явиииилаааась, – и бросает Даше: – А ты немедленно выйди из комнаты!

И начинает отчитывать Люську. Она вечно нам в пример приводила свою собаку, кобеля, которого звали Дарий. Говорила, что он гораздо умнее нас.

– Даже мой Дарий знает слово «нельзя»! – орала она как подорванная. – У него есть понимание, несмотря на инстинкт.

– При чем тут это? – Люська стояла вся красная.

– При том! Я ему говорю: «Нельзя эту сучку!» – и он понимает. Сразу отходит. А у тебя даже этого нет! Ты к любому кобелю бежишь!

– Хватит уже.

– Не хватит! – библиотекарша повышала децибелы. – Ты шлюха! Тебя надо в исправительную колонию. Я все сделаю для того, чтобы ты отбыла свое наказание!

– Не надо, пожалуйста, – Люська почти ревела.

– Надо-надо! – библиотекарша двинулась к выходу. – Прямо сейчас заявление напишу!

– Не надо! – Люся подскочила к двери и закрыла выход собой. – Я вас не пущу!

– Пустишь! Давай отходи!

– Неееет!

– Да пошла ты! – она просто отбросила Люську и вышла.

Мне, с одной стороны, жалко Люську было, а с другой – я сидел за креслом и угорал от Дария и исправительной колонии. Вечный спектакль. Боялся только, что у меня наружу все вырвется, и я начну хохотать в голос как полоумный. Кое-как сдержался, досидел до того момента, когда все ушли, и потом незаметно вышел.

И еще была одна история, связанная с библиотекаршей. Я сидел у девчонок в комнате перед отбоем – у Даши, Саши и Люси. Мы там ржали, болтали, ничего плохого вообще не делали. Потом вдруг слышу, идет библиотекарша. А деваться мне некуда. Я от греха подальше вылез в окно и повис на водосточной трубе.

– А чего это у вас окна на ночь глядя открыты?! – библиотекарша заходит, и сразу к окну.

Я замираю. Думаю: «Все, капец». А она и правда выглядывает:

– О, Гынжу!

– Ага, – говорю, – это я.

– Ну, вы, шалавы! – она как набросилась на девчат. – У вас тут Гынжу, оказывается, еще и стриптиз на шесте танцует! Обнимается с водосточной трубой.

Я ржу – не могу. Сидели же просто, болтали, а этой дуре чего только не мерещится.

– А ну быстро вылезай оттуда!

Я влез обратно в комнату, просто давился от смеха, не мог остановиться. Девчата тоже уже в открытую над этой библиотекаршей ржали, а она – как будто так и надо. Понятно, что она ничего с нами сделать не может, только унижать и орать. Мы же не малыши, так просто не дадимся в руки.

Еще она меня наказывала ряженкой. Тупое наказание, ну кому в двенадцать лет на фиг сдалась эта ряженка? Мы ржали и, наоборот, любили, когда библиотекарша нас так наказывала.

– Мальчики, девочки! Второй ужин! Быстрее! Сейчас столовая закроется.

Потом поворачивается ко мне:

– А ты, Гынжу, не получишь ряженку, – еще таким голосом загробным, как будто сообщает, что я к казни приговорен, – иди к себе!