Меня зовут Гоша: история сироты

Еще мне понравилось экспериментировать с готовкой. Днем Диана просила меня ей помогать – овощи резать в суп, чистить картошку, варить макароны или гречку для гарнира. В этом ничего творческого не было, один только плюс – научился что-то простое делать, могу себя прокормить. Зато по ночам я превращал кухню в творческую мастерскую. Продукты – какие хочешь, пожалуйста. И я пек кексы. Сам придумывал рецепты, сам смешивал масло, муку, сахар, что хотел, сам выпекал. Иногда получалось: тогда всем была радость – кексик на завтрак. Но чаще всего получалось что-то не то, и результат отправлялся в помойку. Диана утром обнаруживала в мусорном ведре мое творенье. За это, кстати, никогда не ругала – просто прикалывались они с Денисом надо мной, и все. У нас как раз в тот период, когда я кексы по ночам пек, в семье появилось до фига шуточек про румынскую кухню. А еще – про традиции и привычки. Это потому что я молдаванин по отцу. Диана – татарка наполовину. У Даши Долинской белорусские корни. Так что мы любим в своем многонациональном семействе чем-нибудь друг друга поддеть. Дружба народов, блин.

Но если не особенно прикапываться к быту, то с отношениями у нас было норм. В семье меня одна только Даша Долинская не приняла. Она реально не хотела, чтобы я приходил к ним жить. Как будто я на ее собственность претендовал. И в тот день, кстати, когда надо было ехать в опеку и писать на меня согласие, она Диане сказала, что ничего писать не будет. Что на фиг не нужен в семье «этот вор и алкоголик Гынжу». Уперлась, и все.

– Если хотите этого урода забрать, я не дам!

А времени реально уже не было, им надо было в опеку ехать, иначе бы меня на фиг отправили в приют.

– Как не дашь? – Диана опешила.

– Согласие не напишу!

Диана мне рассказывала, что она тогда совсем растерялась. Не знала, что делать, и даже слова не могла сказать. Только бубнила: «Тебе же мы помогли, и Гоше надо помочь», а Долинской было пофиг.

– Тогда я заберу свое согласие на тебя! – ситуацию неожиданно спасла Нэлла.

– Что?!

– Ты вынуждаешь, – спокойно сказала она.

Дашка тогда орала, что никогда не простит, что на хрен никакой Гынжу им в семье не нужен, что они все сами скоро поймут и пожалеют об этом. Но главного козыря у нее не осталось, Нэлла его перекрыла. Пришлось ехать и писать согласие. Зато потом Даша долго со мной не общалась – мстила за то, что я в ее семью пролез. Просто мимо ходила, как будто я мебель. А Диане устраивала скандалы из-за меня. Она мне потом уже, через несколько лет, объяснила, что ей было до слез обидно, что я как-то вот так хитрожопски примазался к их семье. Причем через нее. Получается, на ней въехал в рай. Но потом природа взяла свое. Мы потихоньку начали вместе курить, я доставал для Даши сиги, как и раньше. Спелись где-то через полгода. Даже чересчур спелись и стали вместе косячить. Второй Новый год в семье был уже очень веселый, мы с Долинской отжигали только так. И потом продолжали в том же духе – вместе не слушались, вместе курили, вместе против родоков устраивали бунты. Нервы Диане с Денисом попортили конкретно. Объединились против правил, против родителей – ну, дык, вместе мы сила! Я перестал считать авторитетом Диану, стал подчиняться Даше – как будто это она была главной в семье. Может, возвращал свой долг за то, что она меня в семью привела. Диана тогда бесилась страшно и постоянно орала: «Не устраивайте здесь батор! Прекратите эту семью в семье!» Но потом, где-то года через два, все успокоилось. Мы вернули главенство родокам, потому что из войны ничего хорошего не вышло. А вот миром гораздо больше можно добиться.

С Нэллой, кстати, у нас никогда не было проблем. Ни у меня, ни у Долинской. Она нас хорошо принимала и помогала всегда. Часто шла наперекор родителям, чтобы нас поддержать. От этого они еще больше из себя выходили. Потому что когда мы объединялись втроем, становились уже совсем непобедимыми.

Но как бы там ни было, я чувствовал, что Диана и Денис меня приняли. А через какое-то время понял – они меня любят. Потому что нельзя вот так человеку без конца все прощать и принимать без всяких условий, если нет чувств. Да, мы и орали друг на друга, и ругались, но всегда потом мирились, что бы ни было. И я сам удовольствие от наших отношений получал, говорил: «Я от вас до двадцати пяти лет никуда не уйду». А они смеялись: «Оставайся, мы только рады». Иногда совсем какая-то сентиментальность накатывала. Мы, как всегда, сидели с Дианой в кухне, говорили о жизни. И я вдруг спросил:

– Мам, все-таки это ты меня родила? Признавайся. Я прям чувствую!

– Как это, Гоша? – она улыбнулась.

– Ну, вот так – родила, а потом потеряла. И через шестнадцать лет нашла. Мама, почему ты так долго?

– Гоша, – она смеялась, но я видел, что в глазах у нее стоят слезы, – я бы очень хотела. Но ты же знаешь: у меня в животе Нэлла тогда была. И ты не мог родиться на три месяца старше сестры.

И так мы с ней сидели потом долго, мечтали, что было бы, если бы это она меня родила. И какое у меня тогда было бы детство.

Глава 38 Косяки