Меня зовут Космо

Мы втроём проходим в гостиную; там в телевизоре бегают маленькие человечки в шлемах. Папа и Дедушка кричат на них, а из кухни доносятся запахи. Индюшачий сок! Индюшачьи бёдрышки! Индюшачье всё! Я чувствую, как у меня изо рта вытекают слюнки. В перерыве футбольного матча Мама отводит Макса и Эммалину в их комнаты, чтобы они надели «хорошую одежду», а я иду с Папой на кухню, стуча когтями по полу. Я возбуждаюсь всё сильнее.

— Хочешь немножко? — спрашивает Папа.

Он берёт маленький кусочек индюшачьей ноги с противня и кормит меня ею с ладони. Я быстро прожёвываю кусок, оставляя длинный след из слюны.

Дедушка ворчит из-за спины.

— Ой, не трать хорошую еду на пса!

Эти слова оскорбляют меня сразу по нескольким причинам. Собаки ценят еду больше, чем люди (солёное или сладкое, форма, текстура во рту). Да и «пёс» — это просто невероятно грубо. Меня зовут Космо.

— Да ладно, это же совсем чуть-чуть, — говорит Папа, вытирая обслюнявленную руку полотенцем.

В кухню проскальзывает Бабушка. Они оба пахнут напряжённостью и дёргаются, словно птицы на деревьях. Бабушка берёт с блюда кусок морковки и грызёт её — но слишком слабо, и на пол ничего не падает. «Я здесь, — говорю я ей. — Если ты предложишь мне морковку, я не откажусь».

Вместо этого она говорит Папе:

— Ты подумал о том, что мы обсуждали?

Папа ощетинивается.

— Слушай, мам, не сейчас. Сегодня День благодарения.

— Говорю тебе, чем дольше это продлится, тем хуже. Подумай о детях.

— Я думаю о детях, — отвечает Папа. — Вот почему это так тяжело.

В его глазах горит сердитый огонёк, словно он только что заметил, как Бабушка написала на ковёр.

— Давай не будем говорить об этом при…

— Ком? — перебивает Дедушка. — При псе? Да он слышит только бла-бла-бла, Космо, бла-бла-бла.

На секунду я просто ошеломлён. Меня оскорбляют настолько в открытую в собственном доме?!

— При Зоре и детях, — тихо отвечает Папа. — Они в другой комнате.

Бабушка догрызает морковку, так ничего мне и не предложив.

— Ладно. Но рано или поздно тебе придётся принять решение. Увильнуть не получится.

После этого они находят себе дела на кухне. Я раздумываю над словами Бабушки, слушая грохот кастрюль, лязг утвари, шипение чеснока на сковороде. Когда запах становится таким сильным, что я чихаю, из коридора появляется Эммалина. На ней костюм в горошек, а на плечах развевается плащ с Хеллоуина.

— Та-да! — восклицает она и кружится, её коричневая кожа блестит на свету.

Из-за её спины выходит Макс, пожимает плечами и говорит:

— Она очень хотела его надеть.

Папа улыбается, но одними губами.

— Очень хорошо. Ты похожа на Чудо-Женщину. — Он поворачивается к Максу. — Хочешь помочь с индейкой, здоровяк?

— М-м, — говорит Макс. — Хорошо.

Сидя на полу, я вижу всё. Папа разрезает индейку полностью и раскладывает куски по металлическому противню. Бабушка пытается освободить больше места на столе. Макс подхватывает противень с индейкой и говорит: «Я держу, не беспокойтесь». Но противень слишком горячий, и он ставит его на кухонную табуретку — ту самую, с помощью которой Эммалина достаёт до раковины. Он уходит, чтобы взять пару прихваток. В эти секунды передо мной проносится целая туча возможностей. Индейка прямо передо мной. Ждёт меня.

Я слишком нетерпелив.

Я не могу сдержаться.

Несмотря на больные бёдра, я бросаюсь вперёд и хватаю зубами индюшачью ногу. Время словно останавливается. Меня охватывает ужасное чувство, словно я что-то не рассчитал: то ли силу укуса, то ли скорость, с которой мой нос воткнулся в птицу. Табуретка покачивается. Потом покачивается противень. А потом всё вместе медленно-медленно плюхается на пол, во все стороны разлетаются потроха, сок и мокрая морковь.

Меня охватывают одновременно ужас и невероятная радость. Индейка на полу! Я бросаюсь к разбросанным кусочкам и пытаюсь запихнуть в рот как можно больше и быстрее. Надо мной звучат приглушённые голоса:

— Что?!.

— Космо!

— Нееет!

Но в этом мире, в этот момент, существуем только я и индейка, и я хочу завоеватьеё. Я хочу жить внутри неё. В горле горячо. Я ем и давлюсь, давлюсь и ем, а потом меня тянут за ошейник и оттаскивают. Только тогда я понимаю, что же натворил. Папа смотрит на меня с невероятным разочарованием. Бабушка хватается за сердце. Но Макс бросается на мою защиту.

— Это не он виноват! — говорит Макс. — Он, наверное, очень хотел есть! Это я виноват. Я… простите. Противень… Не злитесь.

— О господи! — восклицает Мама, вбегая в кухню. — Что произошло?

Она смотрит на меня. Мой рот перепачкан слюной и индюшачьим жиром.

Папа говорит:

— А ты как думаешь?

Мама моргает.

— Ладно, всё нормально, мы просто… Закажем индейку? Уверена, что-нибудь ещё открыто.

— В День благодарения? — злится Папа.

— Да, — сквозь зубы отвечает Мама.

— Не ссорьтесь, — говорит Макс, разглядывая индейку, хотя обращается он, скорее всего, к Маме и Папе. — Пожалуйста, не ссорьтесь.