Читаем Меня зовут Лю Юэцзинь полностью

На следующий день после того, как Лю Юэцзинь отыграл роль аньхойца, он снова наведался к Ма Маньли. На этот раз он принарядился в купленный на ночном рынке серый костюм с галстуком. Под пиджаком на поясе он закрепил сумку с деньгами. Если появлялся повод, Лю Юэцзинь всегда надевал костюм. Сначала он не планировал заходить к Ма Маньли; он направлялся на почту, чтобы отослать деньги сыну. Но, проходя мимо парикмахерской, Лю Юэцзинь заметил, что у него остается время, и решил проведать Ма Маньли. На самом деле его поход на почту оказался хорошим предлогом, чтобы в очередной раз пристать к Ма Маньли по поводу долга. На пороге парикмахерской Лю Юэцзинь наткнулся на Ян Юйхуань, которая, прислонившись к дверному косяку красила губы. Это занятие она совмещала с выслеживанием потенциальных клиентов. Заметив Лю Юэцзиня, она даже не убрала ногу с порога, что в очередной раз убедило его в отсутствии у этой шаньсийской бестии всякого воспитания. Разозлившись, он не удостоил ее своим обычным комплиментом: «А ты еще больше похудела». Ма Маньли в это время только закончила мыть волосы клиенту и теперь усаживала его перед зеркалом для укладки. Лю Юэцзинь, понимая, что она занята, заметил на столе огромный персик и по-хозяйски взял его, чтобы утолить жажду. Покончив с персиком, он решил облагородить внешний вид и подстричь волосы в носу. Взяв ножнички, он встал перед зеркалом и занялся своим носом. Дождавшись, когда клиент досушит волосы, расплатится и уйдет, Лю Юэцзинь произнес:

– Пришел с тобой попрощаться.

Ма Маньли очень удивилась:

– Ты покидаешь Пекин?

– Не только Пекин, я покидаю этот мир.

Ма Маньли удивилась еще больше. А Лю Юэцзинь продолжал:

– Вчера мой сынок официально поставил меня перед фактом, что если я сегодня же не вышлю ему денег на обучение, он уйдет к матери. Шесть лет назад я оставил его при себе, сколько сил у меня ушло на его воспитание – и вот нате вам. Чего мне только стоили эти шесть лет! Если же он сейчас переметнется к своей матери, не будет ли это означать, что он встанет на ее сторону? Что обо мне люди подумают? Вот я и решил: зачем жить дальше?

Ма Маньли была в курсе его непростой судьбы, однако, заметив в его голосе нотки негодования, она не торопилась ему верить. Но Лю Юэцзинь, невзирая на это, продолжал гнуть свою линию. Глядя на свое отражение в зеркале, он стал поносить своего сына:

– Сучье отродье, не заигрался ли ты? Кто такая эта твоя мать? Семь лет назад она была шалавой. А за кого замуж вышла? За суррогатчика! Рано или поздно закон до него доберется! – Следом он стал жалеть себя: – Честным людям в этом мире житья нет. Кто посмелее – дохнет от переедания, у кого кишка тонка – мрет от голода. Я же поступлю иначе. Сам на себя руки накладывать не буду, а вот их, выродков, найду и зарежу обоих, пусть кровь обагрит мой нож!

Вчерашний спектакль сделал свое дело – Лю Юэцзинь вошел во вкус. Сегодня ему быстрее удалось войти в роль обиженного папаши. Он так разозлился, что лицо его стало багровым, а на шее выступили жилы:

– Вот, зашел к тебе, а потом сразу на вокзал.

Ма Маньли попалась на его удочку и стала уговаривать:

– Да стоит ли это того, чтобы на людей с ножом бросаться?

Тогда Лю Юэцзинь заорал во всю мощь:

– А что мне, по-твоему, остается, если нужно срочно заплатить за обучение больше трех тысяч?

Этот крик отрезвил Ма Маньли. До нее дошло, что так Лю Юэцзинь пытается вернуть свои деньги:

– А ты молодец: такой спектакль разыграл ради каких-то копеек.

Не желая больше пререкаться с Лю Юэцзинем и тратить на него свое время, а может, просто презирая его за скупердяйство, она вытащила из ящичка ворох каких-то совсем уж мелких купюр и швырнула их Лю Юэцзиню.

– Впредь даже не показывайся.

Лю Юэцзинь подобрал с пола деньги, пересчитал; там оказалось двести десять юаней. Выйдя из роли, он сказал:

– Про какой спектакль речь? Все чистая правда.

Глава 8. Синемордый Ян Чжи

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза