Меня зовут Мартин

Утром я проснулся раньше обычного, выглянул в окно, полюбовался лучами восходящего солнца, прячущегося в листьях деревьев. Умывшись, не зная, в какое место меня повезут, выбрал вчерашний наряд. «Туристическая» одежда была простая, не привлекала внимание и позволяла свободно двигаться. За столом в гостиной уже сидел Микош, запивал апельсиновым соком горячий сэндвич. Подкрепившись, мы сели в зелёную Audi, что вызвало у меня некоторое удивление, так как обычно мы перемещались на чёрном минивэне. Через полчаса езды мы въехали в границы какого-то городка, подъехали к больничному комплексу. Здание, стоявшее на отшибе, отдельно от всех строений больничного комплекса, было в плохом состоянии. Штукатурка осыпалась, на оконных стёклах была пыль, стеклянная входная дверь была в мутных разводах от мокрой тряпки. Само здание несло энергетику уныния, безысходности, обречённости. У меня было такое чувство, что люди не собирались украшать, ремонтировать это место «боли». Над парадной дверью висела табличка «хоспис». Я слышал про такие места, но никогда не бывал в них. Микош попросив меня подождать в приёмной, сам прошёл в кабинет врача, появился от туда через 5 минут, в сопровождении седеющего, с большими залысинами, крепыша в белом халате.

— Это ваш новый волонтёр, на три часа, в течение трёх дней, он в вашем распоряжении. — Микош прошёл мимо меня, остановился в двери приёмника. — Не жалей его восприятие мира. Пора мальчику стать мужчиной и снять розовые очки.

Для меня эти 3 часа проведённые в хосписе были кошмаром. Я видел безнадёжных больных, на которых махнула рукой медицина и родственники. Чувствовал запах от их разлагающихся тел, слегка подслащавший воздух, пропитанный ароматами мочи и кала. Доктор, так и не назвавший мне своего имени, объяснив это тем, что через три дня я уеду, не будет иметь никакого значения, как будет называться в моей памяти его образ, дал мне задание покормить пациентов в трёх палатках, которые не могли самостоятельно это сделать. Проведя меня на кухню, доктор показал на судки, тарелки, ложки, кружки. Выделил мне развозную тележку и посоветовал одеть на лицо марлевую повязку. Объяснив это тем, что так будет проще и мне и людям, которые здесь лежат. И для меня это будет меньше запахов, если капнуть вот эти капельки на маску, вложил мне в руку маленький флакон с оранжевой жидкостью: — Пациенты будут видеть человека в белом халате, который заботится о них.

— Личность стирается в порогах боли. Как любое изделие, отлитое из металла, попадая в ковш с расплавленным железом, теряет свои формы и твёрдую текстуру. Так и у нас «человеческий материал», когда-то бывший личностью, трансформируются в пациентов, для которых единственный выход это обезболивающее и внимание Бога к их персонам. Чем быстрее Бог избавит их от страданий, тем меньше боли они оставят в этом мире после себя. — С этими словами Доктор развернулся и ушёл.

Я кормил с ложечки пациентов, у которых уже была поражена опорно-двигательная система. Смотрел в глаза полные боли, отчаяния и надежды. Они все хотели жить, хотя такой способ выживания вызывал у меня большую тошноту, чем вид их сухих, разлагающихся тел помноженный на сопровождавший их жизнедеятельность запах. Ещё когда мы проходили палаты, я боковым зрением уловил, что почти у каждого пациента хосписа был подселённый. Эти сущности страдали не меньше, чем хозяева их физических тел. Они точно так же были истощены и не понимали, как им поменять сложившиеся обстоятельства на более благоприятные. В основе своей соединения человеческого тела и субстанций посторонней сущности (болезни) не вызывали у меня ощущения естественности происходящего. Мне казалось, что я попал в какую-то картину Босха, в которой уродство доведено до гротеска. Они мало ели, пытались поймать мой взгляд, наполненный состраданием, как будто оно было для них важнее, чем пища, которой я пытался их накормить. Управившись за два часа с порученным мне заданием, я с позором ушёл на кухню, где тщательно отмывал тарелки, ложки, кастрюли, лишь бы не возвращаться в эти палаты боли. Мне хотелось закурить, впервые в жизни, залпом выпить стакан спирта. Для меня было трудно осознать, что такое прекрасное творение природы, как человек способно к концу своего жизненного пути прийти к «овощеобразной» форме, потерявшей личностные качества. Хотелось из жалости помочь этим людям, устранив их единственный источник боли — Жизнь. Я понимал, видел, что безнадёжно пытаться вылечить то, что уже не способно к самостоятельному формированию себя, как физически, так и психически. Отмыв всю посуду, что была на кухне, я смотрел через грязное оконное стекло. Мир, который находился снаружи, был чуточку светлее, чем-то пространство-время, которое отделяло оконное стекло. Сейчас не верилось, что где-то есть свежий ветер, тёплые солнечные лучи, радость зелёной травы.

Через какое-то время я ощутил чьё-то присутствие в помещении кухни, отвернувшись от окна, увидел Доктора, сидящего за разделочным столом, с дымящейся сигаретой в руках.