– Да. А почему это тебя удивляет? На «горячие» точки чаще всего идут от отчаяния или полной неустроенности. Я потерял веру в любовь, а вместе с ней и смысл существования. Кто-то спивается, кто-то подсаживается на наркотики и уходит из реальности, а я ушёл от реальности другим способом: уехал воевать в Чечню. Знаешь, война – это совершенно другой мир. Увидел массу людей с покалеченными судьбой, душой и телом. В основном с войны не возвращаются... Многие ребята так и не смогли адаптироваться на гражданке, уходили на другие контракты. Те, кто отслужил в Чечне, редко называют героями. Но я вернулся. Отходил долго. Даже в мирной жизни я оставался на той войне. Некоторое время был абсолютно безбашенным – спал с ножом под подушкой, а на полке в квартире у меня стояли боевые гранаты. Ты в это время мирно спала в чужой кровати и прикидывала, как развести на деньги очередного лоха. Когда вернулся с войны с другими искалеченными ребятами, с ужасом осознал, что у нас нет ни своего праздника, ни уважения общества, ни шансов прожить долгую жизнь. Какое может быть здоровье, если ты столько времени смотрел смерти в лицо? Мало того что я там чёрт-те сколько здоровья оставил, так ещё честно заработанное пришлось зубами выгрызать. Министерство обороны задолжало контрактникам немалые деньги. Мы даже один раз бунт устроили. Добровольно сложили оружие и отказались выполнять приказы командиров. На этот бунт пошли от отчаяния, после того как пол года не получали заработную плату. А ведь нас становилось всё меньше и меньше, ежедневные потери, а о боевых выплатах речи не было. Хотя в Чечне шла война, наши власти официально объявили, что войны нет. Командиры убеждали, что они не отвечают за финансы, и требовали дисциплины. Юристы советовали увольняться и уже дома через суд требовать заработанные на войне деньги. Но мы верили, что государство не должно наживаться на самом святом...
Богдан помолчал, махнул стопку водки и продолжил:
– Ты и представить не можешь, насколько тяжело привыкнуть после войны к мирной среде. У многих проявляются психические расстройства, ведь война реально сносит крышу. Понимаешь, за время боевых действий ты постепенно утрачиваешь чувство реальности. Когда я вернулся, меня встретили проблемы, от которых я в своё время убегал. Больше всего потрясло, что я не могу получить все причитающиеся мне деньги. Молодая девка с ухмылкой на лице предложила подать в суд. Я не представлял, как судиться за боевые... К мирной жизни со всеми её бюрократическими проволочками я оказался просто не готов. Приехав из «горячей» точки, я очутился у разбитого корыта. Ни денег, ни льгот, ни хоть какой-нибудь реабилитационной программы. С каждым днём всё дорожает. Никакого льготного трудоустройства. На войне была трудная жизнь, а здесь она – подлая. Понимаешь, как бы ни была жестока военная действительность, но она не оставляет человека один на один с трудностями. Там мы все вместе... А тут всем на тебя наплевать. Смотрят себе, как ты барахтаешься. Вот я медаль получил: «За отвагу». А девушка из собеса документы на мою медаль и военные бумаги потеряла... Я её за грудки трясу, а она мне милицией грозит и твердит, чтобы я шёл собирать документы по новой. Я просто ошалел оттого, какое равнодушие царит на гражданке. Тут процветает лицемерие. Все носят маски, а вот на войне маски слетают сразу и каждый человек виден как под микроскопом. Всем по фигу, кем ты был раньше и сколько у тебя было денег. Понятно, что если и попал в Чечню, значит, не из крутых. Но на войне в любом случае все равны. Когда-то меня бросила девушка, променяла любовь на деньги. Сказала, что я ей больше не нужен. На войне же я оказался нужным и важным. Даже если кто-то притворяется, то его быстро раскусят. Деньги там не имеют никакого значения, ведь их всё равно никто не даёт на руки. Там нет такого сильного расслоения, как на гражданке. Знаешь, я заметил за собой странную особенность: на войне я получал положительных эмоций гораздо больше, чем тут. – И какие же там могут быть положительные эмоции? Какие радости на войне? Может, тебе просто нравилось убивать?