Меня зовут Женщина

Опекающий нас в дымину пьяный Бадбаяр из партии «зеленых» дематериализовался. Мы боязливо крадемся по пустым улицам. Кто живет в общежитии, просчитать невозможно; поскольку из всех типов социальных структур в Монголии действуют только родовые, то это может быть кто угодно. На нашем этаже, слава богу, живет американский корпус мира. Американцы купили у предыдущей правящей партии часть общежития, дали взятку нынешней и сосуществуют вместе. В номерах бедная честность, трогательно выложенные розочкой квадратные полотенца и запах дома. В общежитии только русские, западников раздали в семьи, о чем утром они будут сокрушаться.

— Такой грязи я не видел нигде в мире!

— Я чуть не умерла от того, чем меня кормили!

— Хозяйка подавала разлитый по тарелкам суп, а потом долго вынимала из каждой тарелки мух серебряным ножом.

Монгольские гигиенические нормы отличаются от среднеевропейских, и это следствие не низкой бытовой культуры, а высокой экологической чистоты. Европеец ведь тоже начал мыть руки, борясь с дизентерией, а не с дурными манерами. Уже потом, сломавшись, мы ели все подряд, какими попало руками, пили целой компанией из одного, символически вымытого стакана, и остались живехоньки и здоровехоньки. Русские веками скоблили полы, а монголы в первом поколении попали из юрты в панельный аквариум. Приторный запах молока и бараньего жира, пропитывающий город, — последнее, что соединяет их с кочевой жизнью.

Истошное пьяное пение русских актеров и трезвое просветительское неистовство русских антропософов завершают вечер. Надо сказать, что наша публика, с придыханием цитирующая Штайнера, не отличалась ни хорошими манерами, ни хорошим происхождением, ни высшим образованием. Эдакая путанящая простонародная команда из всех областей культуры, освоившая язык «дойчемарки» и грамотно угнездившаяся в этой экологической масонской нише. Главарь московских антропософов — немолодая бесполая медсестра, набросившаяся на меня с антропософской проповедью, — поражала девственностью в области самых общих гуманитарных представлений и оголтелой штайнеристской партийностью. Как говорил Жванецкий, «вся история России — это борьба невежества с несправедливостью».

Вечером в отеле происходит тусовка, на которой обе стороны «социальной скульптуры» оказываются на высоте. Русская делегация разбивается на две части, наша часть радуется благам жизни и не собирается никого контролировать. Вторая часть, ежедневно выставлявшая фирме «Лерне Идее» отметки авансом, поднимает бунт.

— Вы нас обратно не повезете! Вы нас в Монголии бросите! — ежедневно кричала эта часть немцам.

— Нет, не бросим, — отвечали немцы, сначала шокированные такой постановкой вопроса.

— Нет, бросите! — настаивали активисты.

— Мы вам купим билеты!

— Нет, не купите! Вы нас считаете русским быдлом! Вы нас здесь оставите! — логика странная, но строительная. Есть такая порода женщин, которая при первой встрече объясняет мужчине, что он ее бросит, постепенно деформирующая его психику под эту задачу и неизбежно добивающаяся результата. — Вы, немцы, все время унижаете нас своими объявлениями на немецком языке! У вас там кто-то присваивает общие марки! Вы нас не так, и не там, и не с теми поселили! — короче, совковая коммуналка при том, что за деньги немцев едут через материк и питаются в ресторане, но поскольку «у советских собственная гордость», все время всем недовольны и должны каждую секунду наводить порядок. Деятельности в наведении порядка при этом почему-то не противоречит продажа водки, вывезенной из дома, своим за марки, бесконечный обмен марок, вырученных за водку, на монгольские тугрики и лисьи шапки, а потом в обратном порядке, когда невмоготу без выпивки. Насмотревшись на все это, чуткая компания «лернеидейчиков» решает сыграть с ними в азартную игру.

— Ребята, с билетами сложности, даем каждому из вас в два раза больше марок, чем стоит ваш билет из Улан-Удэ домой, и отвозим на автобусах через монгольскую границу. И вам навар, и нам навар! — гнусно, конечно, со стороны только что кричащих «мы едем строить новую нравственность, скрепленную Штайнером», но ведь в сделке участвуют две стороны, а значит, обе стороны это устраивает.

Дело в том, что уезжать должны все русские, кроме Лены Греминой, Миши Угарова и меня. Мы вместе с западниками остаемся в Монголии по условию рабочего контракта как организаторы русской программы. Узнав, что наши фамилии в списке отправляемых автобусом, мы берем Урса за шиворот.

— Что случилось? — интересуемся мы с каменными лицами. — Что заставило тебя отказаться от данных обязательств? Или мы не выполнили своих? В таком случае изволь перечислить, чего мы не сделали.

Урс становится цвета борща, исчезают даже его веснушки.

— Это недоразумение! Это интриги! Конечно, если вы хотите остаться в Монголии отдохнуть, вы останетесь! Как жаль, что все самые престижные экскурсии уже заняты! Но я все устрою! — И Урсик, собственноручно внесший наши фамилии в список отъезжающих, расстилаясь мелким бесом, бежит налаживать сюжет.