Меня зовут женщина (сборник)

– Наконец-то мы доехали до географической точки, где все искусство посвящено величию Чингисхана, – говорит Лола, периодически просыпаясь. И надо сказать, объем чингисханской тематики в концерте перекрывает даже объемы Ленинианы на пике застойных концертов.

После концерта нас переселяют в общежитие высшей партийной школы. Ночь – как воронье крыло.

– До каких у вас в Улан-Баторе ходит транспорт?

– А это как получится.

– Не опасно ли нам одним добираться до общежития?

– Очень опасно. Иностранцам ночью в Монголии ходить нельзя.

Опекающий нас в дымину пьяный Бадбаяр из партии «зеленых» дематериализовался. Мы боязливо крадемся по пустым улицам. Кто живет в общежитии, просчитать невозможно; поскольку из всех типов социальных структур в Монголии действуют только родовые, то это может быть кто угодно. На нашем этаже, слава богу, живет американский корпус мира. Американцы купили у предыдущей правящей партии часть общежития, дали взятку нынешней и сосуществуют вместе. В номерах бедная честность, трогательно выложенные розочкой квадратные полотенца и запах дома. В общежитии только русские, западников раздали в семьи, о чем утром они будут сокрушаться.

– Такой грязи я не видел нигде в мире!

– Я чуть не умерла от того, чем меня кормили!

– Хозяйка подавала разлитый по тарелкам суп, а потом долго вынимала из каждой тарелки мух серебряным ножом.

Монгольские гигиенические нормы отличаются от среднеевропейских, и это следствие не низкой бытовой культуры, а высокой экологической чистоты. Европеец ведь тоже начал мыть руки, борясь с дизентерией, а не с дурными манерами. Уже потом, сломавшись, мы ели все подряд, какими попало руками, пили целой компанией из одного, символически вымытого стакана, и остались живехоньки и здоровехоньки. Русские веками скоблили полы, а монголы в первом поколении попали из юрты в панельный аквариум. Приторный запах молока и бараньего жира, пропитывающий город, – последнее, что соединяет их с кочевой жизнью.

Истошное пьяное пение русских актеров и трезвое просветительское неистовство русских антропософов завершают вечер. Надо сказать, что наша публика, с придыханием цитирующая Штайнера, не отличалась ни хорошими манерами, ни хорошим происхождением, ни высшим образованием. Эдакая путанящая простонародная команда из всех областей культуры, освоившая язык «дойчемарки» и грамотно угнездившаяся в этой экологической масонской нише. Главарь московских антропософов – немолодая бесполая медсестра, набросившаяся на меня с антропософской проповедью, – поражала девственностью в области самых общих гуманитарных представлений и оголтелой штайнеристской партийностью. Как говорил Жванецкий, «вся история России – это борьба невежества с несправедливостью».

Вечером в отеле происходит тусовка, на которой обе стороны «социальной скульптуры» оказываются на высоте. Русская делегация разбивается на две части, наша часть радуется благам жизни и не собирается никого контролировать. Вторая часть, ежедневно выставлявшая фирме «Лерне Идее» отметки авансом, поднимает бунт.

– Вы нас обратно не повезете! Вы нас в Монголии бросите! – ежедневно кричала эта часть немцам.

– Нет, не бросим, – отвечали немцы, сначала шокированные такой постановкой вопроса.

– Нет, бросите! – настаивали активисты.

– Мы вам купим билеты!

– Нет, не купите! Вы нас считаете русским быдлом! Вы нас здесь оставите! – Логика странная, но строительная. Есть такая порода женщин, которая при первой встрече объясняет мужчине, что он ее бросит, постепенно деформирующая его психику под эту задачу и неизбежно добивающаяся результата. – Вы, немцы, все время унижаете нас своими объявлениями на немецком языке! У вас там кто-то присваивает общие марки! Вы нас не так, и не там, и не с теми поселили! —

Короче, совковая коммуналка при том, что за деньги немцев едут через материк и питаются в ресторане, но поскольку «у советских собственная гордость», все время всем недовольны и должны каждую секунду наводить порядок. Деятельности в наведении порядка при этом почему-то не противоречит продажа водки, вывезенной из дома, своим за марки, бесконечный обмен марок, вырученных за водку, на монгольские тугрики и лисьи шапки, а потом в обратном порядке, когда невмоготу без выпивки. Насмотревшись на все это, чуткая компания «лернеидейчиков» решает сыграть с ними в азартную игру.

– Ребята, с билетами сложности, даем каждому из вас в два раза больше марок, чем стоит ваш билет из Улан-Удэ домой, и отвозим на автобусах через монгольскую границу. И вам навар, и нам навар! – Гнусно, конечно, со стороны только что кричащих «мы едем строить новую нравственность, скрепленную Штайнером», но ведь в сделке участвуют две стороны, а значит, обе стороны это устраивает.

Дело в том, что уезжать должны все русские, кроме Лены Греминой, Миши Угарова и меня. Мы вместе с западниками остаемся в Монголии по условию рабочего контракта как организаторы русской программы. Узнав, что наши фамилии в списке отправляемых автобусом, мы берем Урса за шиворот.