Меня зовут женщина

– А почему ты нам сказала прийти к четырем часам?

– Четыре, пять, шесть… – говорит Энхе, как считалку, и улыбается. Время для монгола такая же романтическая субстанция, как и любовь.

Около нашего багажа начинает крутиться стая грязных монгольских детей. Мы гоняем их, они вспархивают, как стайка птичек, и через минуту снова прилипают к нашему скарбу.

– Бедные монгольские дети, они так плохо живут. Этой стране необходимы основы вальдорфской педагогики, – говорит пожилая норвежская учительница.

– Основная задача этих детей – стянуть ваш кошелек, – объясняет Лена.

– Мой кошелек? – Норвежка надевает очки и бросается на детей с таким ором, что больше ни один из них не рискует подойти к компании.

– Вальдорфская педагогика, – хихикаем мы по-русски.

– Я старый военный, – скажет потом на ухо мне ее супруг. – Но главный военный в нашей семье – моя жена.

Наконец прибывает поезд. О, что это за поезд! Сохранившиеся в окнах обломки стекол черны, как монгольская ночь. Воды нет как класса. В проводницком купе живет и ездит монгольская семья: мама, папа, двое детей. Продолжение рода заселяет коридорное пространство, в котором сосредоточены ковры, бараны, кормилицы грудью с младенцами, дерущиеся на тюках пьяные, заторможенные сельские старики в национальных халатах.

– Мы, партия «зеленых», очень любим русских, – говорит Энхе. – Русские – первые люди в Монголии. Вся моя семья обслуживает туризм, все мои родственники живут в Эрденете, поэтому мы едем в Эрденет.

– А что в Эрденете интересного?

– Ничего. Там живет вся моя семья, родители, братья, сестры… Еще там есть большой комбинат, его построили русские.

– Если партия «зеленых» так любит русских, почему Туя выкинула нас из своего автобуса?

– Туя повезла Хефнера. Хефнер – это богатая немецкая партия «зеленых». Туя будет просить у него денег для нашей партии.

– А при чем тут мы?

– А вдруг вы тоже «зеленые» и тоже будете просить у Хефнера денег!

Ночью мы околеваем от холода. Одеял нет. Вместо белья выдается два серо-сизых прямоугольника, простреленных насквозь, немотивированных размеров: уже не полотенце, но еще не простыня. Мрачного вида монголы с очертаниями пистолетов в пиджачных карманах тусуются в тамбуре и бродят по крыше вагона. Выходить из купе боязно.

Дождливый утренний Эрденет с блочным хрущевским лицом и молодые парни, бросающиеся к нашим вещам на платформе.

– Не бойтесь, это мои родственники, в провинции никто не ворует, здесь совсем другие люди, – говорит Энхе. Действительно, лица другие: доверчивые, спокойные.

Кроме меня, Лены и Миши, в компании восемь человек: пожилая норвежская пара, роскошная голландка Елена с дочкой Науми, красавчики Елле и Денси, тоже из Амстердама, бестолковая Анита и шустрый англичанин из Страсбурга Ричард. Мы обрастаем как снежный ком родственниками Энхе, сначала они влезают в наш автобус, потом к автобусу присоединяется грузовик с блеющим барашком.

– Энхе, зачем в кузове барашек?

– Зачем-зачем? Кушать! – отвечает «зеленая» Энхе, плотоядно сверкнув очами.

Часов шесть мы кружим по горам, пока наконец не попадаем в огромную, изумительно зеленую долину и не вытряхиваемся из автобуса. Бойкие родственники ставят огромную военную палатку для нас и крошечную для себя.

– Как вы уместитесь в такой палатке?

– Так теплее.

Темнота из-за гор обрушивается мгновенно. Шелестит ледяная речка; стучат копытами лошади, оседланные монгольскими детьми возле юрты на краю горизонта, и этот цок и щелк множится спящей долиной, как стереоколонкой. Трещит, как едущий танк, мини-электростанция возле палатки, кормящая тусклый фонарь под потолком. Мы распаковываемся на ночлег и с интересом обнаруживаем, что только у нас, русских, нет ни спальных мешков, ни теплых вещей. А климат, извините, резко континентальный: днем – плюс тридцать, ночью – пар изо рта.

– Это непонятно, – говорит голубоглазый режиссер Елле. – Перед караваном каждому дали подробную инструкцию. – И он достает огромный, шикарно изданный талмуд, в котором с немецкой обстоятельностью и с картинками изложены особенности всего путешествия и список необходимых вещей. Ну спасибо, Урсик! Ну позаботился! Ну отплатил за нашу почти бесплатную работу! Неужели нельзя было в Москве сказать ровно одну фразу: спать будете на голой земле!

– Это ничего, – воркует Энхе, – монгола всегда спит на земле и потому никогда не болеет.

– Но мы не монгола! – вежливо напоминаем мы, в ответ на что Энхе разводит руками.

Мы ложимся, напялив на себя все содержимое чемоданов. Слава богу, Лена и Миша купили в Улан-Баторе пуховики, а я – кожаное пальто. Все это надевается сверху, голова заматывается полотенцами, и все равно утром ощущение, что тебя достали из морозилки. Вдребезги простуженные, мы лежим весь день на солнышке с целью обогреться, пока иностранцы уезжают осматривать промышленный комбинат в городе: «О, это есть интересно!» Они возвращаются с кислым видом от этого зрелища, сияет только Энхе. Она привезла ворох новеньких детских одеял. Теперь есть на чем спать и чем прикрываться.

– Энхе, почему одеяла такие маленькие?