Меняя историю

А через день Высоцкий снова набрал мой номер и грустно сообщил, что ему почему-то запрещают выезд в «братский» Китай, на территории которого находится Тибет. В то же время Мысловскому и другим альпинистам из его команды никто препон не чинил, им уже почти все документы оформили. А может, виной тому ещё и песни, в которых бард стебался над китайцами?

– Блин… А ты ещё кому-нибудь рассказывал, что планируешь задержаться в Тибете?

– Да нет вроде, только тебе… Даже Марина не в курсе, хотел ей перед отъездом просто записку оставить на кухонном столе.

– И я тоже никому не говорил… Надеюсь, тут ты мне веришь?

– Обижаешь, старик!

– А ты мне из дома тогда звонил?

– Ну да.

– Хм, это что же получается, мой или твой телефон… того?

– Понял, о чём ты, – подобрался на том конце провода Семёныч. – Мог бы и сам догадаться, как-то не сообразил. Впредь умнее буду.

Распрощавшись с расстроенным Высоцким, я подумал, не задействовать ли административный ресурс? Имея такие связи чуть ли не в высшем руководстве страны, почему бы не попросить за несчастного барда? Плохо, конечно, что Андропов не наш человек и нет никого в «ближнем круге» из КГБ, ведь это явно их рук дело. Не удивлюсь, если Семёныча вызовут в комитет давать показания. Конечно, тревожить лишний раз Машерова по таким пустякам неудобно, тем более вряд ли он большой поклонник творчества Высоцкого, но тут у человека жизнь висит на волоске, можно сказать.

С первого раза дозвониться до первого секретаря ЦК КП Белоруссии не получилось, сказали, что он в полях, проверяет коровники где-то в области и будет если только к вечеру. Перезвонил вечером, на этот раз удачно.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич. Что случилось? – спросил Машеров, когда нас наконец соединили.

– Пётр Миронович, просьба огромная к вам. Не за себя прошу, за Владимира Семёновича Высоцкого.

– Что с ним стряслось? И почему ко мне обратились? Он же не в Белоруссии живёт…

Стараясь не отнимать много времени у собеседника, вкратце обрисовал ситуацию. В завершение намекнул, что у Машерова имеются хорошие знакомые в силовых структурах в Москве, которые могли бы поучаствовать в судьбе поэта и музыканта.

– Я понял, о ком вы говорите, можете не продолжать. Ситуация тоже ясна. По идее, надо бы помочь человеку прийти в себя, отвыкнуть от вредных привычек. Но кто даст гарантии, что Владимир Семёнович не останется в этом Тибете сверх обещанного вам месяца или двух? В любом случае нарушение визового режима аукнется ему проблемами с китайскими и затем уже советскими пограничниками. Почему он не хочет махнуть на Эльбрус? Там тоже можно найти тихую деревушку у подножия горы и жить в ней без всяких проблем хоть до морковкиного заговенья, вдали от мирской суеты и настойчивых поклонников. Вот именно загорелось в Тибет!

– Действительно, какие-то гарантии в этом случае давать бессмысленно, – грустно согласился я. – И что делать?

– Есть у меня одна мысль…

Оказалось, что где-то в самой глубине Беловежской пущи среди болот затерян хутор, где доживает свой век старинный товарищ Машерова некто Нестор Кузьмич с супругой. Их единственный сын партизанил вместе с Петром Мироновичем и погиб во время облавы, прикрывая отход товарищей. На этом хуторе скотина, птица своя, имеется даже собственная маслобойка, разве что за мукой раз в полгода на подводе выбираются в райцентр. Машеров бывал у них в прошлом году, гостил с ночёвкой, и с удовольствием пожил хотя бы недельку, если бы не дела.

– Чем не вариант? Поживёт у них твой Высоцкий месячишко-другой, может, понравится и подольше задержится. Тем более за постой денег не берут. Если согласится, всё организуем в лучшем виде, пусть Владимир Семёнович не переживает.

Владимир Семёнович согласился, хотя и после некоторого раздумья. И ветреным апрельским днём я вместе с Севой Абдуловым провожал его в аэропорту. Обнялись на прощание, посадили Семёныча в самолёт, и с Абдуловым, не сговариваясь, направились в кафе, где заказали по сто граммов беленькой за успешный полёт и столь же успешное приземление. К счастью, по пути домой ни один гаишник мне не попался, иначе, тормозни они мою «Волгу», могли и права отнять. Или в СССР за вождение в нетрезвом виде не отнимали? Ладно, не важно, проскочил и проскочил, тем более и выпил-то всего ничего. А вот если бы попал в ДТП или сбил кого-то, тогда мои промилле вышли бы мне боком.

Дома сын встретил меня радостным «Папа!», а следом заявил: «Дай!» Ещё он научился говорить «мама», и таким образом пока его словарный запас состоял всего из трёх слов. Впрочем, как мне сказала Валя, дочь у неё начала говорить в два с лишним годика, так что Данька заговорил ещё с опережением. А на следующий день супруга завела разговор, не отдать ли Даниила в ясли. Мол, найдёт какую-нибудь работу, будет в дом деньги приносить.

– А как ты найдёшь здесь работу с пензенской пропиской? – спросил я.

– Думала об этом. Единственный вариант – выписаться из нашей терновской квартиры. Жалко жилплощадь терять, а что делать…