Меняя ход событий (СИ)

Вылетев за пределы Амегакуре, дабы не позволить боссу прослушать наши разговоры, мы нашли «пристанище» в небольшой соседней деревеньке. Все магазины, конечно, уже были закрыты, и нам пришлось разыскивать хозяев, чтобы получить доступ к теплой одежде и обуви, которые требовались мне; еде для наших сотоварищей и еще кое-каким очень важным мелочам. Некоторые из владельцев в то время уже мирно почивали в своих кроватках, но суровый вид Дейдары, внушающий ужас чёрный с красными облаками плащ, а также тускло поблескивавшее в свете уличных фонарей кольцо моментально улаживали возникающие разногласия.

По окончании нашего двухчасового «шопинга» я обзавелась новым, приятным на тело костюмом шиноби, удобными сандалиями, кое-какими «сувенирами», покупать которые блондин в самом начале наотрез отказался, целой кучей всяких холодных закусок и шестью бутылками саке.

Парень терпел, взрывался, пытался отговорить меня от идиотской, по его словам, затеи, ныл мне в самое ухо, когда я, стоя рядом с очередным поникшим сонным продавцом, с энтузиазмом просила показать «еще вон ту штучку».

Сколько мы обошли лавок – я не знаю. Наверное, все, которые имелись в этой деревеньке. Оплата происходила по знакомому сценарию. Демонстрация перстня Акацки и совсем неискреннее, боязливое: «вот, пожалуйста, это ваше, приходите еще».

Зря Зецу нас жалеет. А то он и сам не в курсе, что «Рассвет» нигде не платит.

Хорошо, что Конан не сняла с меня «подарок» Пейна и я могла обходиться без кольца Дейдары. В противном случае, мне не удалось бы накупить необходимых для окончательного примирения мелочей.

После утомительного (для блондина) блуждания по магазинам мы зашли в ночное кафе и заказали нехитрый ужин. И продолжали, продолжали наш бесконечный разговор. Восклицания «да я его живьем зарою» или «а Итачи-то тут с какого бока» нервировали меня еще с того момента, как мы вышли из зоны вечных дождей.

Мне пришлось рассказать ему всё. История клана Учиха, истинные мотивы моего названного сенсея, договор, не давший мне уйти на тот свет, мое личное отношение к двум братьям, встреча с Нарин, – я не утаила ничего.

Он злился, не верил, постоянно переспрашивал, терял терпение и задевал за живое жестокими фразами.

Чётко обозначив позицию: «мне важна лишь ты, а Учихи пусть катятся к чертям», он ненадолго замкнулся в себе.

Я понимала, что для того чтобы всё переосмыслить, ему нужно время, но его плотно сжатые губы, лихорадочный, болезненный взгляд и стремительная реакция – заслонить меня собой при появлении любого, самого безобидного шороха, – являлись прямой предпосылкой к грядущему нервному срыву.

Как бы я его не уговаривала, какие бы слова не находила – всё разбивалось о стойкую маску жестокости и равнодушия по отношению к судьбам других людей.

«Заботился о тебе, говоришь? Заботился? Хорош опекун, раз без угрызений совести позволил младшему братишке разорвать твое сердце мечом».

Его пропитанные глухой яростью слова, отдавались в ушах непрекращающимся эхом.

Я пыталась хоть как-то взбодрить его при покупках, – когда мы прерывали на немного вечный спор, шутила, улыбалась, – но всё было без толку.

Дейдара стал плавиться в ожидании своего собственного, совсем недавно вынесенного приговора.

Немного зазрядить обстановку помог, как ни странно Сасори. Точнее мой пылкий рассказ о том, что он последний негодяй, сделавший из моего сенсея свою марионетку и в то же время не растерявший всю порядочность отступник, столь ловко защитивший меня и Итачи от Пейна.

На вопрос о том, знал ли блондин, куда после их схватки исчезло тело Нарин – последовал отрицательный поворот головой.

Не добившись успеха с увещеваниями не лезть хотя бы к Итачи, я сдалась и попробовала описать нашу последующую встречу с «обиженными» акацки.

Но и тут он воспринял всё в штыки, сердился, говорил, что несу вздор, а идея примирения глупей и не придумать. И вообще, мол, кому-то это примирение нужно.

Устав от его сверхнакаленного состояния, я, потеряв свое ангельское терпение, разразилась гневной тирадой и принялась отчитывать за то, что мне в сто раз хуже него, а он возомнил здесь, что самый несчастный, что я пережила адскую боль и муки, и теперь хочу элементарного человеческого сочувствия и тепла, а он не может дать мне и малую толику успокоения, и своим эгоизмом ухудшает и без того шаткое душевно состояние, что я устала от ссор и хочу мира, и что он был категорически неправ по отношению к товарищам, которые, кстати, почти все искренно переживали за меня.

Поглядев на растрескавшийся под моим кулаком стол, Дей вдруг как будто очнулся и посмотрел на меня уже совсем другим, чуточку раскаявшимся взором.

Ему было больно – и от себя самого и от моих колких слов.

Поддавшись моим горячим убеждениям, что так нельзя и надо обязательно с ними помириться, он, нехотя, но всё же не осмеливаясь сильно перечить, стал выслушивать план «миру – мир или как правильно заглаживать вину».

Как правильно заглаживать вину я и сама не знала, но, положившись на женскую интуицию, красиво преподнесла голубоглазому сценарий наших действий.