Меняю любовницу на жену

— Во что бы то ни стало я добуду эти доказательства. Первый шаг, кстати, уже сделала, — пробормотала я. — Еще одна его ошибка: Алексу нужно было уничтожить эти снимки, выкрасть их у Ангелины, после того как она показала их паре-тройке знакомых.

— Зачем? — спросила Лена.

— Эти снимки должны были заставить Гелю и окружающих поверить, что она сошла с ума. Расчет был верным, Алекс с таким печальным видом рассказывал всем и каждому о проблемах своей жены, Геля сама показывала эти фотографии. Любой мог подтвердить, что она стала какой-то очень странной, что у нее видения и галлюцинации. Поэтому следствие после ее самоубийства было проведено так, формальности ради. Ну конечно, записку нашли, а каждый второй говорил о том, что у бедной женщины проблемы с психикой. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Никому и в голову не пришло, что муженек приложил руку к этому «несчастному случаю».

— Кирьянов, ты арестуешь этого урода? — спросила Лена, глядя прямо в глаза Кири.

Киря отвел глаза и вздохнул.

— Тань, я не поняла, он его что, не арестует? — дернула меня за руку подруга.

— Не за что его пока арестовывать, — устало отозвалась я.

— А пленки вот эти, а жены бывшие? — удивленно спросила она.

— Так ведь еще доказать надо, что с пленками химичил Алекс, причем химичил с преступным намерением. Как доказать, что на снимках была девушка, а потом ее не стало? Мы ведь знаем об этом только со слов Гели. Но Ангелина уже ничего не может опровергнуть или подтвердить, а любые ссылки на нее рассыплются из-за утверждения десятка свидетелей о ее невменяемости. А бывшие жены… По крайней мере одна из них была алкоголичкой, склонной к суициду. Все чисто.

— Тань, неужели ничего нельзя сделать?

— Ну почему? — усмехнулась я. — Можно и нужно. Только я пока не знаю, как. Но обещаю, что придумаю, — утешила я подругу.

Глава 7

Мне все-таки не хватало сведений об Алексе, и я решила разузнать побольше о его детстве и жизни в Москве. Для начала отправилась в детский дом, который воспитал Алексея Подкидышева, адрес мне сообщила Тоня.

Детский дом, все еще действующий, располагался на берегу Черного моря рядом с тем курортным городом, где позже Алекс познакомился с Антониной.

«Хм, поездки на юг в связи с этим расследованием уже входят у меня в привычку, как и исследование фотоархивов», — улыбнулась я про себя, выходя из самолета в аэропорту на побережье Черного моря.

Находилось учреждение далеко за городом, на окраине небольшого приморского поселка, и располагалось в бывшем имении какого-то дворянина. Во времена советской власти усадьба перестраивалась несколько раз. Вначале тут была коммуна, потом машинно-тракторная станция (МТС), и только затем разместился детский дом имени товарища Дзержинского, о чем напоминал заляпанный птичьим пометом бюстик революционера и борца с беспризорностью.

Обшарпанные, давно не крашенные корпуса, детская игровая площадка, явно знавшая лучшие времена, небольшой захиревший фруктовый садик. Я прошла по огромному двору, заасфальтированному в незапамятные времена, а потому покрытому трещинами, к главному крыльцу. Не было видно ни одного ребенка. Странно, куда все подевались? Только возле самого входа я увидела крохотное существо с большими печальными глазищами и в белой, чуть великоватой панаме, из-под которой выбивались светленькие кудряшки.

— Здравствуйте, тетя, — произнесло существо, похожее на эльфа. — Вы к кому?

— Я? К вашему директору, — отозвалась я, разглядывая кроху. Почему-то мне страшно захотелось обнять ее и прижать к своей груди. Странно, я раньше не замечала за собой никаких проявлений материнского инстинкта. Дети существовали как бы за гранью моего сознания, как в той поговорке: «Дети — цветы жизни… Когда они цветут на чужой клумбе».

— А, — печально произнесла девчушка, — вы к Анне Палне?

Я кивнула.

— Анна Пална у себя в кабинете, пойдемте, я вас провожу, — произнесла она, беря меня за руку.

— Слушай, а где все дети? — поинтересовалась я.

— На море, купаются, — вздохнув, отозвалась она. — А мне нельзя, у меня ангина. Обидно, правда?

— Точно, — подтвердила я, погладив ее по худенькому загорелому плечику. Господи, что со мной творится? Еще минут пять пребывания в этом месте — и я сочту детский плач самым чудесным звуком на свете. Так, Татьяна, пока тебя не одолела тоска по пеленкам, распашонкам и естественному вскармливанию, надо бежать отсюда.

Девчушка проводила меня до кабинета, просунула голову в дверь и доложила:

— Анна Пална, к вам тетя пришла, красивая.

— Спасибо, — пробормотала я и протянула девочке упаковку жвачки, которую всегда таскала в сумке. В этот момент я была готова провалиться сквозь землю, но ничего с собой поделать не могла.

— Спасибо, — прошептала она и, зажав пластинку в кулачке, удалилась по коридору.

Я толкнула дверь и вошла в кабинет: просторный, светлый, с огромным окном, высокими потолками и сохранившейся с давних времен лепниной.