Меняла

Я только и ждал его разрешения. Мне вообще не хотелось бы здесь появляться. Поэтому я сразу же поспешил удалиться. Мне многое предстояло обдумать – ситуация складывалась очень серьезная. Все выходило совсем не так, как замышлял Обух. Неспящий не пошел под него. Мясник, очевидно, попытается стать официальным приемником тестя… А он и в самом деле мог быть даже более опасным, чем Тощий… Прежде, когда он действовал в тени тестя, его принимали за обычного громилу, ну, может, более ловкого и удачливого, чем другие – не более. Однако Мясник – очень неглупый парень и вполне может оказаться куда способнее, чем Тощий.

С этим грустными мыслями я зашагал к своей лавке. Было еще довольно рано, а более спокойного места, чем моя лавка, я не найду. Там можно спокойно посидеть и все взвесить. Пока прямой опасности, кажется, нет – если Мясник с Неспящим станут действовать, начнут они не с меня. Но в случае чего придется валить из города…

Недалеко от входа в мою лавку я еще издали заметил большую толпу. Над головами зевак поблескивали шлемы стражи и сталь алебардных лезвий… Что-то произошло. Я подошел поближе и прислушался к разговорам в толпе – вроде речь шла о том, что здесь кого-то убили. Тут стражники стали расталкивать зевак, требуя освободить улицу и дать проход. На скрещенных алебардах они несли накрытое тряпкой тело. Возглавлял шествие мой знакомый, можно даже сказать, мой приятель – сержант стражи Коль Токит по кличке Лысый.

– Хромой, – окликнул он меня, – хоть ты-то что-нибудь видел?

– Нет, Коль, меня в лавке не было, к клиенту ходил. Видишь, только сейчас возвращаюсь. А что было-то?

Сержант только махнул рукой:

– Оборванца какого-то зарезали. Ну, покойник-то ладно, шваль. Такие пусть хоть все друг дружку перережут, только воздух чище станет. Но ведь средь бела дня! Средь беда дня! Под носом у наших! – он кивнул в сторону Восточных ворот, – Ладно, бывай, Хромой. Пошли!

Стражники удалились, толпа стала быстро расходиться. А я стоял и все глядел вслед Лысому… Лицо покойника было скрыто, но я узнал драные башмаки Грошика. По-моему, это могло значить только одно – Мясник в Ливде.

* * *

Моя первая зима в Ренпристе прошла в трудах праведных. Я навел образцовый порядок в собранных отцом Томеном книгах. И надо было видеть, как старик радуется! По мере того, как я записывал и расставлял по полкам новые и новые тома, его улыбка становилась все шире. Я тоже невольно улыбался, наблюдая с какой нежностью священник прохаживается вдоль уставленных фолиантами полок, оглаживает дрожащей ладонью корешки… Его страсть обрела благодаря моей работе новое воплощение. Мне даже пришло в голову странное сравнение – то, что раньше можно было назвать безумной юношеской влюбленностью, переросло у старика в тихое и умиротворенное чувство законного супруга. Глупость, конечно, но что-то в этом было…

Ну а я при малейшей возможности возвращался к полюбившемуся мне каталогу монет. Не то, чтобы я любил деньги, нет – просто за этими металлическими кругляшками я открывал нечто гораздо большее. Монеты приобрели в моих глазах новый смысл, наполнились иным значением. Мне подчас начинало казаться, что я воочию вижу людей и нелюдей, чьи профили украсили некогда реверсы монет. Я могу сказать иначе – навеки украсили. Начинало казаться, что вот-вот – и они заговорят со мной, расскажут свои истории, объяснят выбитые на монетах девизы…

Возможно, я тоже сходил с ума? Но я делал это молча. И ведь я даже занятия магией забросил ради изучения книги о монетах…