Не менее важна в затронутом аспекте и проблема mens rea
в отношении имеющей место юридической ошибки. Достаточно ли здесь для признания последней релевантной установить проявленную лицом неосторожность в аспекте его незнания или заблуждения, либо же релевантной может быть только небрежная ошибка, либо, более того, лишь реально невиновная ошибка, когда «действующий тщательно… предпринимает все доступные меры к установлению значения и применения преступления (т. е. его дефиниции. – Г.Е.) к его поведению и честно и добросовестно делает вывод о том, что его поведение не является преступлением в обстоятельствах, при которых правопослушное и осмотрительное лицо также сделало бы такой же вывод»,[955] предотвратит вынесение обвинительного приговора? Допустима ли собственная вера в незапрещённость деяния уголовным законом или в неконституционность последнего? Достаточно ли общего знания о незаконности поступка как основы к выводу о моральной упречности либо требуется знание о наказуемости конкретных составляющих поведения?[956] Ответы на поставленные вопросы опять лежат в плоскости социальной оценки того, являются ли неосторожное игнорирование риска запрещённости поведения уголовным законом либо его небрежное неосознание как связанные, в конечном счёте, соответственно с неосторожным игнорированием или небрежным неосознанием риска в отношении социальных ценностей, а равно общее знание о противоправности поведения достаточно морально порицаемыми, чтобы оправдать наказание в отсутствие позитивного детального знания уголовного закона.В приложении к различным ситуациям, приведённым ранее, предложенный критерий приводит к неодинаковым результатам. Так, навряд ли можно рассматривать как всецело морально невиновные действия человека, пренебрегшего правильным знанием закона, т. е. попытавшегося установить его содержание на свой риск[957]
либо не адресовавшегося никоим образом к вопросу о правомерности поступка;[958] иными словами, налицо заслуживающая морального упрёка небрежность. С другой стороны, в аспекте добросовестного согласования поведения с судебным решением, законом или официальным разъяснением должностного лица, оказавшимися, соответственно, пересмотренным, неконституционным или неверным, едва ли можно говорить о необходимости морального порицания проявленной неосторожности либо небрежности (более того, проблематично даже то, имеют ли они здесь место).[959] Далее, где-то посередине в плоскости моральных оценок лежит ошибочный совет частного поверенного. Ситуация несколько иного плана позволяет говорить об упречности человека, пренебрегшего установлением стандарта требуемого от него поведения в специфической области деятельности, охватывающей относительно узкий круг индивидов[960].Таким образом, можно сказать о том, что вновь решение вопроса следует предоставить обществу, отражающему свои взгляды на морально порицаемое и непорицаемое в уголовном законе in abstracto
и в реальном судебном процессе in concreto.Более сложным видится разрешение проблемы так называемого «культурного» основания защиты (cultural defense
), позволяющего смягчить или даже вообще исключить уголовную ответственность за совершение индивидом, принадлежащим к некоей национальной или религиозной подгруппе, de iure являющегося преступлением деяния, которое, вместе с тем, в его субкультуре не просто не принимается за таковое, но, более того, считается допустимым и даже иногда морально похвальным. Должны ли эти действия (если они, конечно же, совершены с добросовестным незнанием закона[961]) подпадать в рамки релевантной юридической ошибки? Как верно отмечается в литературе, «справедливость по отношению к индивидуальному обвиняемому означает, что незнание закона должно быть основанием защиты для лиц, выросших в чужой культуре».[962] Балансирование между такой справедливостью и законностью (а в особенности принципов равенства) требует острожного подхода к ответу на поставленный вопрос, который вполне можно найти в категории индивидуальной моральной упречности.