Меньше пафоса, господа!

Я – выкидыш Станиславского.

Когда мне не дают роли, чувствую себя пианисткой, которой отрубили руки.

Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.

Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.

Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!..

Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.

Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда!

О режиссере Ю. Завадском:

Перпетуум кобеле.

О режиссере Ю. Завадском:

Он умрет от расширения фантазии. Пи-пи в трамвае – все, что он сделал в искусстве.

– Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм – это не извращения, – строго объясняет Раневская. – Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду.

Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»

Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

У меня хватило ума глупо прожить жизнь.

– Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, – требует капризная молодая актриса.

– Все будет настоящим, – успокаивает ее Раневская. – Все: и жемчуг в первом действии, и яд – в последнем.

Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной. Но ведь зрители действительно любят? В чем же дело? Почему ж так тяжело в театре? В кино тоже гангстеры.

В Москве можно выйти на улицу одетой как бог даст, и никто не обратит внимания. В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение – это обсуждают в парикмахерских, зубных амбулаториях, трамвае, частных домах. Всех огорчает моя чудовищная «скупость» – ибо в бедность никто не верит.

Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.

Мне попадаются не лица, а личное оскорбление.

Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга.

Что-то давно мне не говорят, что я бл…дь. Теряю популярность.

Я ведь еще помню порядочных людей… Боже, какая я старая!

– Сегодня я убила пять мух: двух самцов и трех самок.

– Как вы это определили?

– Две сидели на пивной бутылке, а три на зеркале, – объяснила Фаина Георгиевна.

Мне всегда было непонятно – люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства.

О Ленине:

Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.

О коллегах артистах:

– У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.

– У него голос – будто в цинковое ведро ссыт.

Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.

Раневская как-то сказала одной даме, что та по-прежнему молода и прекрасно выглядит.

– Я не могу ответить вам таким же комплиментом, – дерзко ответила та.

– А вы бы, как и я, соврали! – посоветовала Фаина Георгиевна.

Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета, Раневская говорила:

– Потому что белый цвет полнит.

– Я не пью, я больше не курю, и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было, – заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста.

– Так что же, – не отстает журналист, – значит, у вас совсем нет никаких недостатков?

– В общем нет, – скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: – Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю!

Кино – заведение босяцкое.

– Удивительно, – говорила Раневская. – Когда мне было двадцать лет, я думала только о любви. Теперь же я люблю только думать.

С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней.

– У меня будет счастливый день, когда вы станете импотентом, – заявила Раневская настырному ухажеру.

Мне незаслуженно приписывают заимствования из таких авторов, как Марк Твен, Бернард Шоу, Тристан Бернар и даже Эзоп и Аристотель. Мне это, конечно, лестно, и я их благодарю, особенно Аристотеля и Эзопа.

В доме отдыха на прогулке приятельница заявляет:

– Я так обожаю природу.

Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и говорит:

– И это после того, что она с тобой сделала?

Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все как у людей.

– А что, артист Н. умер?

– Умер.

– То-то я смотрю, его хоронят…

Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда.

Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.