Меньшее из зол

   Весь следующий день Андрей чувствовал себя плохо. Не надо было мешать вино и водку... Как еще он утром добрался до города.   Он отлеживался, принимал аспирин, пытался читать. По мере того, как проходило похмелье, на авансцену возвращались признаки простуды. Горело горло, неприятно, как комариный звон в пустой комнате, болела голова. Но отказаться от поездки в Москву в последний момент было немыслимо.   По дороге на вокзал его познабливало. По спине ни того ни с сего вдруг волной пробегали мурашки. Пару раз начинали неметь пальцы. Заболело плечо, оттянутое сумкой с компьютером. Вот незадача - еще не хватало заработать какое-нибудь осложнение.   Перед входом на Московский вокзал в его голове как лист, сорванный ветром, промелькнул дурацкий Стасов стишок:     Вблизи Московского вокзала   Раз трое девушек стояло     И каждый думала о том   Скорей бы стол и теплый дом,     Но из прохожих там мужчин   Не подходило ни один.     На перроне перед посадкой в "Красную Стрелу" им вдруг овладела страшная тоска. Шаркали ноги по асфальту, пахло угольным дымом, а он чувствовал, что никогда сюда не вернется, или, если вернется, то настолько другим, как если бы это был уже не он.   Андрей никогда не был сентиментальным, но на глазах его выступили слезы.   Необычный скачок настроения напугал его больше, чем телесное ощущение болезни.   Усилием воли он заставил себя успокоиться и прошел в международный вагон. Снегирев уже сидел в купе. В вагоне было жарко. Андрей подумал, что при простуде это неплохо.   В присутствии Снегирева тревога Андрея уменьшилась. Виталик показал ему газету с одной из их собственных статей против вирусной гипотезы. Еще раз пролистали доклад на компьютере.  -- На твою часть отводится всего десять минут, - сказал Снегирев.  -- Тем труднее...   Всю ночь Андрея мучали кошмары. Какие-то кривляющиеся хари обступали его, дышали в лицо.   Утром он чувствовал себя совершенно разбитым. Что с того, что их встречала машина? Сознание будто заволокло дымом.   Завтрак в дорогом кафе лишь незначительно укрепил его силы.   Его опять познабливало, ныло плечо. Снегирев наконец что-то заметил и спросил Андрея, что с ним. Тот подробно описал свои неприятные ощущения.  -- Возможно, грипп. Смотри, не подкачай! - сказал Снегирев.   Доклад был назначен на 11. Сразу после кафе их отвезли то ли в министерство, то ли в госкомитет, то ли куда еще. Скобелев запомнил дубовые двери в два человеческих роста, сверкающие латунные ручки, мягкие ковры под ногами, холодный коричневый мрамор колонн... К одной из них он прислонился лбом, собираясь с мыслями.   Перед докладом Снегирев распустил в стакане содержимое какой-то ампулы и дал ему выпить.   Как ни странно, доклад - Андрей говорил о неправильном истолковании статистики сторонниками вирусной гипотезы - прошел прекрасно. У него не было сил задумываться над тем, что он говорит, и поэтому выступал он очень уверенно. Заранее подготовленный текст проецировался на экран. Ему задавали какие-то вопросы, он отвечал. После выступления Снегирев крепко пожал ему руку.   Когда все кончилось, Андрея отвезли на какую-то квартиру, похожую на снегиревскую. Евроремонт, картины...   Планировалось провести в Москве несколько дней, но Снегирев увидел, что Андрей совсем плох. Померили температуру. Было 38®. Снегирев позвонил куда-то. Привезли билет на ближайшую "стрелу".   Перед отъездом его накачали антибиотиками, температура уменьшилась, он почувствовал себя лучше. Однако продолжало болеть плечо, подташнивало.   На машине с затемненными стеклами его отвезли на вокзал. Все эти переезды, метания, выступление в министерстве, поразительно напоминали один из его снов.   - Приедешь, сразу позвони в Центр. Ребята организуют тебе хорошего врача, - напутствовал Снегирев.   В дороге Скобелеву не спалось. Мысли все хуже его слушались. Он вдруг решил, что умирает. Он, однако, был настроен совершенно фаталистически и не собирался предпринимать решительно никаких действий для своего спасения.   К половине девятого, изумляясь, что все еще жив, Андрей вышел на перрон, а котором немногим более суток назад прощался навсегда с Петербургом. Ему захотелось поцеловать заплеванный асфальт, он с трудом подавил это желание.   Зная, что дома нет еды, Скобелев заставил себя позавтракать в вокзальном буфете.   Как добирался домой, он не помнил.   В квартире его стошнило.   Кое-как прибравшись, он застелил постель, переоделся в тренировочный костюм, лег. На глаза ему попался градусник. Андрей померил температуру. 39.9®. Это почему-то привело его в восторг. Телефон стоял возле дивана, но звонить никуда не хотелось. Его вдруг осенила идея, что если он потеряет сознание, то разберется наконец в сонной болезни. Эта идея чрезвычайно ему понравилась.   Телефон, однако, зазвонил сам. Скобелев взял трубку. Звонила Катя. Андрей не помнил, что говорил ей, но через некоторое время она приехала. Он дотащился до входной двери и даже справился с замком. Правда, после этого снова пришлось идти в ванную - его опять тошнило.   Перепуганная Катя вызвала "скорую".   В машину Скобелева несли на носилках.