Меньшее зло

— Вот даёт, — сказал Платон. — Хоть и всё наврал, но красиво. С настоящей, я бы сказал, пролетарской яростью. Оказывается, эти кандымские твари нас с тобой защищали от шамилевских ребят.

— Дочитываю, — ответил Ларри. — Мне больше всего конец нравится. Там где проклятые олигархи — это мы с тобой — бесследно сгорают в лучах восходящего солнца. Будем считать это рабочей гипотезой.

Глава 57 Выход в красном свете

«И Томлинсон взглянул вперёд и увидал в ночи

Звезды, замученной в Аду, кровавые лучи.

И Томлинсон взглянул назад и увидал сквозь бред

Звезды, замученной в Аду, молочно-белый свет».

Редьярд Киплинг

Нутром Аббас чувствовал, что жизнь закончена. И все в нём протестовало против гадостного ощущения, пришедшего впервые.

Да, в Карабахе тоже стреляли и резали. Но там — своя земля, рядом — свои, близкие люди. И несмотря на взрывы и пожары, тогда ему было не так жутко, как сейчас.

Потом удалось бежать, переправиться в Москву. Он жил на птичьих правах и был несчастен от того, что нарушился привычный уклад жизни, что не к кому обратиться, что на улице бросают косые взгляды и могут избить — за смуглую кожу, небритость, акцент, за взгляд в сторону красивой девушки.

Тогда выручил Мамед, взял на работу, помог с документами, посодействовал в организации собственного бизнеса и даже одолжил денег на приличную двухкомнатную квартиру.

Там он и жил все эти годы, расплачиваясь с долгами и обзаводясь хозяйством. Имелась у него широкая кровать, на которой перебывали разные женщины из рыночных торговых точек, на стене весели вывезенные с Кавказа фотографии родных, в зале, на пёстром пушистом ковре стоял тёмного дерева стол, накрытый клеёнкой, а сверху — красной вышитой скатертью, телевизор у окна под кружевной накидкой и ещё один телевизор в спальне, видеодвойка, можно было смотреть американские фильмы со стрельбой, погонями, зубодробительными потасовками и траханьем во весь экран. Компьютер тоже был, но им Аббас практически не пользовался, разве только чтобы побродить по закоулкам мировой паутины — да и там ничего интересного не обнаруживалось: лучше вставить в видеомагнитофон новую кассету, чем рассматривать неподвижные и немые гинекологические картинки. Из книг у него был только Коран.

Но вскоре после того, как ночной звонок Мамеда круто изменил его жизнь, Аббас решил завести библиотеку. Вызвал человека, дал денег и сказал:

— Библиотеку сделай, чтобы было всё, что люди читают. Понял?

Тогда у него и появился книжный шкаф с позолоченными уголками на дверцах, отсвечивающими синевой стёклами, «Анжеликой» и многотомными похождениями Бешеного, Гарднером и Чейзом. Читать не читал — не доходили руки, но получилось солидно.

На Аббаса с уважением поглядывали соседи по подъезду, узнавшие из газет и телевизора о его фантастическом взлёте. Ему понравилось отвечать кивком на заискивающие приветствия соседей по двору. С ним заговаривали, стараясь запомниться, уже начали обращаться с просьбами — тяжело больна дочка, нужны деньги на больницу, есть интересное предложение типа по бизнесу и так далее. Пару раз спросили, не собирается ли прикупить квартирку рядом или сверху. А когда Аббас сказал, что не собирается, все дружно решили, что богатый сосед намерен съехать — не может же он вечно проживать в халупе.

А съезжать-то Аббас и не намеревался: он набегался и хотел покоя.

Потом пришёл человек с сонными глазами, и Аббаса, будто щепку, завертел крутой водоворот. Снова пришлось бежать — сперва на квартиру к американской журналистке, потом, вместе с ней, на Кавказ, в город, из города — в полуразрушенный клуб в ауле, где скотину держать не стали бы, постеснялись, а он не одну неделю просидел в темноте, и оттуда пришлось уходить, оставив за спиной трупы трёх русских солдат, уходить в горы, где со всех сторон враги, а самый опасный, тот, что зарезал русских, шёл рядом и не вынимал руку из кармана.

Опять вернулись в город, там грязная конура, с продранным линолеумом, отбитым кафелем и ржавой раковиной, без горячей воды и с одной продавленной кроватью, на которой спала журналистка, а он, Аббас, валялся, как пёс, на драном матрасе, на полу, в прихожей, где дуло из-под двери. От посторонних шорохов пропадал сон, и начинало бешено колотиться сердце.

Но даже когда дом затихал на ночь, Аббас засыпал не сразу. Осторожно подползал к ведущей в комнату двери и прислушивался к дыханию девушки. О том, чтобы войти, он не смел и думать — в любой момент мог бесшумно возникнуть повар-убийца. Предупреждение было первым и последним.

— Если ты, баран вонючий, — безразлично произнёс Шамиль, открывая и закрывая нож, — хоть раз к ней подойдёшь, ты у меня собственные кишки жрать будешь. Клянусь.