Устроили для царя охоту на оленя с лучшими королевскими собаками. Но Пётр вообще не любил такие развлечения, находя их „бесполезным мучением животных“, — на охоте скучал; зато, возвращаясь в Париж, он на гондоле проплыл под всеми мостами, тщательно осмотрел их, затем сел в карету, обогнул укрепления города, по пути заехал в склад оружия и накупил там множество ружей, пистолетов, ракет.
Усердно осматривал Пётр фабрики, заводы и мастерские, заглянул на монетный двор, посетил ботанический сад, обсерваторию, побывал у искусных мастеров, учёных, следил за опытами и выразил между прочим желание, чтобы при нём была произведена особо заинтересовавшая его глазная операция — снятие катаракты. Некоторые машины и инструменты, приборы он просил прислать к себе на дом, чтобы рассмотреть их подробнее на досуге.
Однако цели своего путешествия Пётр не достиг. Франция находилась в союзе с Швецией. Пётр же надеялся расторгнуть этот союз, заключить с Людовиком договор, закрепить этим за собой отвоёванные у шведов исконно русские земли, облегчить выход из состояния затянувшейся тяжёлой войны…
Переговоры во время его пребывания в Париже не привели к желаемым результатам, но, покидая Францию, Пётр наказал Шафирову, Куракину и Толстому продолжить переговоры. Давая такой наказ, Пётр, однако, поставил непременным условием, чтобы при заключении союза с Францией ни в коей мере не пострадала независимость России. Не выказывая особого пристрастия ни к Англии, ни к Франции, ни к какой-либо иной стране, кроме России, Пётр ревниво следил за тем, чтобы русская дипломатия, превратившаяся после Полтавы в сильнейший регулятор международных отношений, не имела никакого другого направления, кроме собственного, чтобы она была своей чисто русской дипломатией.
Наказ Петра был блестяще выполнен его дипломатами. Договор был подписан 4 августа в Амстердаме, где Пётр в это время находился. И именно такой договор, которого желал Пётр. В силу этого договора царь и короли французский и прусский обязались поддерживать мир и всеми мерами охранять договоры, „которые имеют прекратить Северную войну“.
Непосредственным следствием заключения этого договора было назначение в Россию французского посла Кампредона и консула Вильярдо, немало способствовавших впоследствии „к наклонению шведского правительства на уступки России“.
Пребывание Петра в Париже положило основание более близким отношениям между обеими державами.
Русским послом в Париже был назначен князь Василий Лукич Долгорукий, человек, всю свою жизнь проведший за границей в дипломатических должностях, образованный, любезный, с хорошим природным умом. Василий Лукич употребил всю свою ловкость, всё приобретённое долгим опытом искусство, чтобы заинтересовать правительство регента Франции в сближении с Россией, и мало-помалу достиг этого.
Заранее, чуть не за полдня, Меншиков выехал в Кронштадт встречать государя. Там установил он порядок салюта при встрече и самой встречи на берегу, всё сам проверил, после чего нескончаемо долго, казалось ему, стоял на высоком крепостном бастионе, терпеливо осматривая в зрительную трубу неоглядный морской горизонт.
Ох долгонько тянулось для него это время!.. Наконец:
— Ага!.. Вот они!.. — вскрикнул, дёрнул за рукав стоявшего рядом капитана Гесслера, сунул ему в руку трубу. — Смотри! Галиот и две шлюпки!..
Но капитан не успел ничего разглядеть.
— Бери лучших гребцов, — приказал ему Меншиков, отнимая трубу, — узнай: государь ли? Если он — подними андреевский флаг.
Но не вытерпел. Сам кинулся к шлюпке, понёсся по морю следом за капитаном.
Гесслер выкинул флаг, пристроившись к галиоту.
— Поживей, ребятушки, поживей! — бодро крикнул Данилыч гребцам, сурово и твёрдо посмотрел им в глаза, и утомившиеся матросы словно ожили вновь.
„Как-то встретит мин херр?“ — думал, волнуясь, ёрзая по влажной скамье.
Подплыв, запыхавшись, цепляясь за поручни, взбежал по ступенькам.
Помогая взойти на корабль, Пётр почти втащил его с трапа на борт. Стиснул, крепко расцеловал.
— Ну что, что? — бормотал глухо, прерывисто.
— Мин херр… — шептал Меншиков, улыбаясь и отирая глаза. — Добро… добро пожаловать, ваше величество!..
Студёный ветер глухо, неприязненно шумел в снастях галиота, путал пышные локоны губернаторского парика, раздувал полы кафтана, трепал бахромчатые концы поясного шарфа, рвал из рук шляпу. Отступив на шаг назад, Александр Данилович было вытянулся — доложить, но Пётр подхватил его под руку.
— После, — вымолвил, поведя правым плечом. — После об этом, Данилыч. Постой! Дай раздышаться.
В гавани грянули залпы. Первый…
— Из семидесяти одной пушки, ваше величество, — доложил Данилыч, наклонившись к плечу царя.
Второй…
— Из восьмидесяти пяти, государь!
Третий…
— Из ста одной пушки!
На берегу Петра встретили генерал-адмирал и „все морские чиновные“.
9
Как-то на одном из пиров любимец Петра флотский лейтенант Мишуков, сидя возле государя, уже порядочно выпивший, задумался и… вдруг заплакал.
Пётр удивился.
— Что с тобой? — участливо спросил он лейтенанта.