Меншиков

А вблизи своих — жены, дочерей — ещё тяжелее. Жуткое, страшнее самого страшного, оцепенение Катеринушки лишает его остатка жизненных сил. Пусть бы плакала она, причитала, в чём-нибудь упрекала его!.. А она, убитая горем, словно окаменела…

Нет сыновей!

Нет ли?

И в груди у Петра, вытесняя горчайшую покорность судьбе, начинает подниматься, всё ширясь, волна бурного, злого протеста.

Как нет сыновей?! А сколько выращено преданных, славных птенцов! Они что, чужие?.. Откуда только он их не выискивал! Набирал из свинопасов, из корабельных юнг и сидельцев, из торговых и дворовых людей — не разбирал ни веры, ни рода, ни звания. Неустанно, бережно подбирал и любовно растил до конца преданных, честных и сметливых российских сынов! И набрал, и оперил, и вырастил! И глубоко понимают они новое дело и вершат его со всем тщанием и любовью, смело, напористо, в меру своих сил и способностей.

Дожил он и до славных фельдмаршалов, полководцев — своих!

«Кому бразды передать?.. Есть кому! Есть сыны, что будут неослабно заботиться о величии, пользе Отечества до последнего своего издыхание. Есть!..

Но и многое ещё нужно через колено ломать! Хватило бы сил. Ведь зверем считают и так! — И Пётр хрустел пальцами, дёргал головой, и напружившаяся, жилистая шея его змееобразно двигалась в будто жавшем воротнике. — Да, кто поперёк дороги стоял, к тому жалости не было. Так!.. Ну, да и меня не много жалели!.. Знаю, как ненавидят! Бородачи небось до смерти рады: умер сын — бог наказал, считают, поди, за „безвинную смерть“ старшего-выродка!..»

А в мозгу неотступно сверлило:

«Ладно, всё это так… Но дальше-то, дальше-то что?»

И… странно — отчаяние начинает укреплять его. Он начинает твёрже, смелее, решительнее шагать. Злобный укор кому-то за всё, что он вынес. как бы начинает вливать в него новые силы, наполнять всё его существо какой-то особенной, стойкой решимостью — идти до конца!

В дверь спальни стучались.

— Отопри, государь! К тебе пришёл сенат! Дело не терпит отсрочки! — взывал Яков Фёдорович Долгорукий. — Россия не может по причине горести государя видеть дела остановленными, — выговаривал за дверью этот непреклонный старик. — Начни снова заниматься делами или дай России другого царя!..

— Какого царя?! — рявкнул Пётр, рванув дверь. — Что случилось?

И сенаторы, отпрянув от порога, глянув в очи Петра, в которых как в зеркале отражалась судорожно-напряжённая воля, поняли сразу:

«Государь взял себя в руки. Теперь… Всё как надо пойдёт. Только… строже. Поблажек не жди».

Пётр понимал, что донельзя напрягает народные силы, однако «раздумье не должно, — как он говорил, — замедлить ход государственных дел». И поэтому, никого не щадя, всего менее себя, он настойчиво и упорно продолжал идти прежним путём к своей цели, видя в ней благо для отечества своего.

Однажды, крейсируя со своей эскадрой между Гельсингфорсом и Аландскими островами, он в тёмную ночь был застигнут жестоким штормом. Ориентировка была утеряна окончательно. Где берег?.. Отчаяние начало овладевать экипажем ведущего судна. Тогда Пётр с несколькими матросами бросился в шлюпку и. не слушая офицеров, на коленях умоливших его не подвергать себя смертельной опасности, сам взялся за руль. В кромешной тьме долго билась утлая шлюпка, борясь с разбушевавшейся грозной стихией. Дошло до того, что выбившиеся из сил матросы уже было опустили руки, но Пётр встряхнул гребцов грозным окриком:

— Чего боитесь?! Царя везёте!..

Он благополучно провёл шлюпку до берега, развёл огонь, чтобы показать путь эскадре, согрел горячим сбитнем полумёртвых гребцов, а сам, весь мокрый, лёг и, накрывшись парусиной, заснул у костра.

— Не отражается ли в этом эпизоде, — говорили о Петре, — вся его бурная деятельность?

— И в политике, — замечали русские дипломаты, — он зачастую поступал как на море.

15

Петербург отстраивался не по дням, а по часам. Иностранцев уже поражала своей красотой Невская першпектива — длинная, широкая аллея, вымощенная камнем, с весёлыми рощицами и опрятными лужайками по сторонам. Работали першпективу пленные шведы, они же и чистили её ежедневно, а каждую субботу производили генеральную уборку. За чистотой на Невской строго следил сам генерал-губернатор.

Заканчивалось строительство Литовского канала — от реки в селе Лигове к бассейнам, что были сооружены на Бассейновой улице. Отыскались великие умельцы водопроводчики. Сметливые мастера отбирали длинные, прямослойные сосновые брёвна, высверливали их, потом выжигали. Получались отличные деревянные трубы. Вершина одной такой трубы вставлялась в комель другой, а в местах стыка для прочности мастера скрепляли эти трубы железными Обручами. Так был проложен надёжный водопровод, по которому из водоёмов Бассейной вода подавалась прямиком в Летний сад. Для напора воды у Летнего сада на реке Безымянный Ерик были воздвигнуты три водонапорные башни. И водопровод начал действовать.[86]