Меншиков

— Для тебя, государь, — наизнанку!.. Даю, — прижал руку к груди, — верь слову, десять тысяч рублей!

Пётр его за плечи:

— Друг!.. Один ты понял!..

Подмигнув Петру. Данилыч прошипел по-голландски:

— Мин херр… Начало… Поверь… будет как надо.

Так по монастырям, по царёвым сусекам да за счёт доброхотных даяний и наскребли на военные нужды ни много, ни мало — 150 тысяч рублей.

Что было обещано Августу, заплатили.

Исполнено было и другое обязательство, данное польскому королю: князь Репнин повёл под Ригу двадцатитысячный корпус.

Ни в какое сравнение не шли эти солдаты с ратниками дворянского ополчения. Да уже и не те были эти солдаты, что когда-то стояли под Нарвой. Хорошо обученные, не по ратному обычаю, а по «артикулу»,[21] они твёрдо усвоили и все «статьи воинские, как надлежит солдату в житии себя держать, в строю и в учении как обходиться».[22]

«Люди вообще хороши, — писал о них саксонский фельдмаршал Штейнау, — не больше пятидесяти человек придётся забраковать. Они идут так хорошо, что нет на них ни одной жалобы, работают прилежно и скоро, беспрекословно исполняют все приказания».

4

По возвращении в Москву Пётр не более десяти дней пробыл в Преображенском — спешил в Воронеж на закладку нового корабля. И вообще, для ускорения судостроения на воронежских верфях нужен был, как Пётр полагал, глаз да глаз — свой, хозяйский, всевидящий глаз. Иначе — толку не жди! Никому из своих приближённых не мог Пётр доверить это важнейшее дело.

Вместе с государем выехали в Воронеж почти все большие чиновные люди.

Перед отъездом Пётр решил зайти к царевне Наталье Алексеевне, проститься. Подмигивая в сторону Данилыча. говорил посланцу от сестры:

— Да скажи Наталье Алексеевне, чтобы Дарья Михайловна была непременно.

Александр Данилович, скрывая смущение, отвернулся к окну.

— Вот всегда так, мин херр, — теперь разговоры пойдут…

— Да на тебя с Дашенькой глянуть раз, так всё сразу как на ладони, — говорил Пётр, смеясь. — И без меня всем известно.

Боярышня Дарья Михайловна Арсеньева не помнила своей матери. Её отец воеводствовал в какой-то далёкой сибирской округе. Подрастала она с няньками, мамками, в теремной древней строгости. Потом их всех сестёр — Дарью, Варвару и Аксинью — взяла к себе в девушки царевна Наталья Алексеевна. Пётр частенько навещал сестру со своим неразлучным Алексашей, и девицам-боярышням не приходилось прятаться от гостей. Дашенька Арсеньева с первого взгляда крепко приглянулась Александру Даниловичу. Нравились ему её становитость, скромность и ласковость, молочная белизна тонких, маленьких рук, тяжёлые русые косы, молодой, горячий румянец, серебристые глаза в длинных тёмных ресницах, соболиные брови.

«Хороша-а!» — вздыхал про себя Алексаша, глядя на девушку, каждый раз по-новому поражавшую его своей красотой.

В её присутствии он, этакий-то гвоздь парень, робел… А чем больше робел, тем скромнее и молчаливее при ней становился. Во взоре Дашеньки отражалась такая чистая, голубиная кротость, доверчивость! Чувствовалось, что если она поверит кому-то до конца, если полюбит — навек. Редко она поднимала глаза на него. А если поднимет когда, почему-то он свои опускал. Потому ли, что серебристые эти глаза проникали ему в самую душу? И щемяще-сладко становилось тогда у него на душе, и тепло, словно таяло что-то дотоле холодное, твёрдое. Такая, думалось Алексаше, любого разбойника ангелом сделает.

Усиливали его любовь к Дашеньке немецкие дамы. Те, которых он знал, были как-то особенно плотски откровенны, чувствовалось, что им ничего не стоит совершить любое стыдное дело. Терпеливо сносили они любые объятия, пьяные поцелуи. Не раз заставал он их в самых откровенных костюмах, позах и ни разу не замечал на их лицах смущения. Они позволяли себе очень многое, не боясь увлечься.

«Холодны и расчётливы», — оценивал их Алексаша.

Где же равнять таких с его Дашенькой!

…Около трёх месяцев провёл Пётр в Воронеже, усиленно занимаясь строительством кораблей.

Распространились слухи, что турки, заключив мир с Венецией, готовятся к войне с Москвой.

«Извольте быть в том осторожны, — писал Пётр Апраксину, в то время азовскому губернатору. — Обороняйте Азов, а наипаче Таганрог: сам сведом, каков туркам Таганрог, а под нынешний час и пуще. Изволь нанять довольное число казаков, ибо отселе войско скоро не поспеет».

Однако опасения эти к концу года рассеялись. Посол Дмитрий Михайлович Голицын донёс 23 августа из Адрианополя, что был он у султана на аудиенции и что его «приняли, как цесарского посла». «Турки мирный договор подтвердили, — писал он, — только требовали разорения Казикерменя и других городов на Днепре, согласно с постановленными условиями мира».

У Петра несколько отлегло от души. Голицыну он предложил уверить султана, что договор с турками будет исполнен.