Меншиков

Новобранцы обучались «военному солдатскому артикулу» непрестанно. Гвардейские полки превращены были в школы, готовящие свои офицерские кадры для армейских частей. В спешном порядке укомплектовывались и создавались вновь войсковые соединения, изготавливалась артиллерия. Для литья пушек не хватало меди, и Петр решился пойти на меру, дотоле неслыханную на Руси: «Со всего государства, с знатных городов, от церквей и монастырей, — повелел, он, — собрать часть колоколов на мортиры и пушки». И колокола были собраны. Колокольной меди было свезено в Москву к концу мая 1701 года 90 тысяч пудов.

«Ради бога, — писал Петр надзирателю артиллерии Виниусу, — поспешайте артиллериею, как возможно: время, яко смерть».

И Виниус доносил: «Такой изрядной артиллерии, в такое короткое время и такими мастерами нигде не делали. В прежнем литье пушки выходили с раковинами и портились, а ныне льют каких лучше нельзя».

Меншиков в это время собирает в Новгороде объявлявшихся из-под Нарвы офицеров и рядовых, набирает рекрутов, новгородских стрельцов, «пересматривает и исправляет» пехотные и драгунские части. В Москве «кликнули в солдаты вольницу», велено принимать «всякого чину людей». Рослых зачисляли в гвардию, остальных направляли к Данилычу в Новгород, где под его руководством кипели работы по укреплению города и расположенного вблизи его Печерского монастыря, возле которых, на подступах, драгуны, солдаты, «всяких чинов люди, и священники, и всякого церковного чина, мужеска и женского пола», рвы копали, ставили палисады, рогатки…

Исключительное рвение Меншикова, его кипучая деятельность были отмечены: «за многотрудное дело по исправлению армии и усердие в креплении городов» он в конце 1700 года жалован был чином бомбардир-поручика гвардии.

В конце января 1701 года Петр отправился к литовской границе для свидания с польским королем Августом. В свите находились: генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин, дядя Петра Лев Кириллович Нарышкин, постельничий Гаврила Иванович Головкин, бомбардир-поручик Меншиков и переводчик Шафиров.

Август и Петр порешили:

«Продолжать войну против шведа всеми силами и друг друга не оставлять без общего согласия: в случае же предложения неприятелем мира немедленно сообщать о том взаимно. Российский государь пришлет королю польскому на помощь, как скоро летнее время позволит, в Динабург или другое ближайшее место между Динабургом и Псковом, от 15 до 20 тысяч человек удобной и благообученной пехоты, с добрым оружием, в полное распоряжение короля…»

Дополнительно, особой секретной статьей договора, Петр был обязан в половине июня прислать Августу 20 тысяч рублей «для награждения тех из польских сенаторов, которые будут содействовать участию Речи Посполитой в союзе».

В начале марта Петр возвратился в Москву. Вслед за ним явился представитель Августа за обещанными деньгами.

Взято было, что возможно, в приказах, ратуше, — оказалось слишком мало: Троицкий монастырь пожертвовал — внес тысячу золотых…

Преображенского полка поручик Меншиков решил справить свое новоселье. Отстроил дом-хоромы в Преображенском, взял к себе сестер, нанял старуху «отвечать за дворецкого», — сварлива была, прижимиста, но честна, искусна в хозяйстве, — и стал дом «полная чаша». Александр Данилович один мужчина в доме; сестры на него не надышатся. Зато же был и ухожен: шарфы, манжеты — снег с синевой; панталоны, камзол глаженые, чистые; башмаки, ботфорты блестят, хоть смотрись. Он того и желал: экономно и сытно, а главное, что он особо любил, — во всем порядок, опрятность.

На новоселье, в первый день, — начерно, — были только два человека: государь, да пригласил Александр Данилович еще одного купца — богатея Филатьева, оптовика, скупщика льна, щетины, воска, пеньки, голову московских гостей, пользовавшегося среди них исключительным уважением и почти безграничным доверием.

За обедом Петр говорил:

— С нашими купцами не сговоришься, не хотят понимать своего интереса. Для них из рубахи, можно сказать, выскакиваешь, выхода ищешь, море воюешь, а они, — чтобы помочь в этом деле…

Филатьев, тучный, лысый, с подобострастной улыбкой, застывшей на круглом, лосном лице татарского склада, поблескивая узкими, посоловевшими глазками, слушал, стараясь понять, к чему клонится дело. Одной рукой он разбирал свою большую черную бороду, в которой седина тронула волосы только около щек, а другой ласково гладил «уже остывший» громадный бокал.

— Эх, Демьян! — хлопал его Петр по плечу. — В подполе-подполье стоит пирог с морковью, есть-то хочется, да лезть не хочется. Так, что ли? Я, стало быть, сам и в подпол лезь, и доставай, и в рот вам клади. А вы, други, что?

Александр Данилович звякнул о стол припасенным заранее кошелем. Встрепенувшись. Филатьев испуганно глянул на Меншикова, что-то пробормотал и, нахмурившись, выпил до дна.

— Тут четыреста двадцать золотых, — сказал Данилыч, кладя ладонь на кошель, — дарю на государево дело. Все, что могу!

Захмелевший Филатьев:

— А я что, лиходей своему государю?.. Поцелуемся.

Облапил Петра.